Мастер третьего ранга
Шрифт:
С трудом удерживая связь, он переключился на собственное зрение и стал бросать на край поля, заранее приготовленные камешки. Иван предполагал, что у твари либо хороший слух, либо она чувствует вибрации, и, по его мнению, должна была принять шлепки камней за шаги.
Заканчивались камни, затек зад, нестерпимо ломило виски, хорошо стемнело, из–за горизонта показалась надкушенная, опоясанная диском луна. Иван решил, что задумка провалилась, и только собрался разрывать связь с филином, как у границы поля, где лежала туша, вспучилась земля.
Он
Из земли выметнулась когтистая лапа, и, вцепившись в тушу, дернула на себя. Рывок был такой силы, что цепь, загудела и покачнулась сосна, но продетая сквозь тушу балка выдержала. Тварь подергала еще, но тщетно, и тогда перед приманкой стал вырастать холм земли.
Когда земля ссыпалась с тела, нависшего над приманкой чудища, Иван, который думал, что повидал на свете многое, и ничто его не удивит, забыл дышать, и от страха вцепился ногтями в ствол сосны.
Пора было подать команду, но он так и застыл, не в силах вымолвить не слова.
Зрение филина позволяло видеть, почти как днем, и он рассмотрел весь этот ужас в деталях.
Чудовище вытянулось метра на два из земли, при этом ноги его так и не показались. Продолжение его тела, просто уходило в землю.
Венчала тело, округлая как пистолетная пуля, состоящая из сплошного костяного нароста, без намека на глаза голова. Она была посажена на массивной шее, переходящей в узкие плечи, из которых торчали тощие, длинные руки, заканчивающиеся, лопатообразными ладонями, от которых ответвлялись длинные отростки когтей.
Торс монстра походил на человеческий, да и объемом был примерно таким–же. Спереди было некое подобие грудей, и ярко выраженные, бедра.
Короче, над приманкой нависало, нечто, что можно было назвать, земляной русалкой, но в отличие от водных дев, это чудище целиком было в костяной броне, из больших ороговелых чешуек, что сливались в единый, подвижный панцирь.
Не успел Иван опомниться от потрясения, как чешуйки на животе твари раздвинулись, оттуда показалась рука, после другая, а затем вылезло уменьшенное подобие этого чудища.
Чудовище стало издавать звуки, напоминающие громкое, кошачье урчание и поглаживать лапой голову своей уменьшенной копии. Затем острым когтем отделило кусок мяса от туши, нанизало на другой коготь, и поднесло к животу.
В маленькой головке копии, раскрылась широкая, щель, заполненная слюной и множеством мелких, острых зубов. Большой кусок мяса тут же исчез. Чудовище, снова урча, погладило головку своей громко чавкающей копии, и стало отделять от туши следующий кусок.
Это действо было одновременно отвратительным, ужасным, и завораживающим настолько, что Иван с трудом нашел в себе силы, разлепить онемевшие губы.
– Давай! – закричал он, что было сил.
Копия тут же занырнула в живот. Морозом ударил дед. Рядом стоящий куст, мгновенно покрылся инеем, а на монстре и вовсе выросли кристаллы льда.
Раз.
Многоствол грянул так громко, что дрогнула сосна, на которой сидел Иван. Облако пуль и картечи устремилось в тварь. Пушка, сорванная с места силой отдачи, повалилась набок.
Из порохового дыма во все стороны брызнули осколки льда. Чудище истошно взревело, но не одна пуля не смогла пробить крепкий панцирь. И оно будто дождевой червь благополучно втянулось обратно в землю.
– Вань, что ж ты меня на передний край то поставил? – обиженно ворчал дед. – Я ж страху натерпелся, чуть во второй раз не помер. Кабы было б чем, обгадился бы весь.
– Дед, не нуди, – попросил с трудом спустившийся с сосны бледный Иван. – Собираем манатки и быстро шуруем в усадьбу.
Хозяин не обрадовался провалу, но Иван заверил его, что будет пробовать новые методы, пока не убьет этого монстра. После чего, тот смягчился.
Усадьба стала готовиться ко сну, везде гасили свет, слуги разбредались по комнатам, а Грома оставили в спальне у детей. Подмастерье слинял, и Иван догадывался куда. Он незаметно, верней думал, что незаметно, скрылся в одной из комнат. Мастер так устал, что даже не хотел на сегодня ни о чем думать. Завтра будет новый день.
Он вышел на улицу, в ночной холод. На подворье громко пели сверчки, шумел в поскрипывающих соснах ветер, в небе повис слабо светящий огрызок, убывающей луны. За домом успокаивающе шумел водопад, от которого веяло ледяным холодом. Гасли редкие огни в окнах барака для батраков.
Иван сошел с крыльца, но вместо сеновала, усталые ноги понесли его к границе поля.
Под сапогами шуршали мелкие камушки, блестела на траве ночная роса. Остановившись, он взглянул в освещенную лунным светом даль, где шелестели пшеничные колосья.
Посреди поля, темным пятном, стояло большое, сухое дерево. Оно воздело к звездному небу сухие крючья ветвей, и слабо покачивалось в такт холодному ветру.
Не считая шелеста колосьев, стояла гробовая тишина. Тварь не убили, и вряд ли отвадили, но напугали точно. А вот, что делать дальше? Знать бы, что она такое, откуда взялась и как сюда попала? Как такое из человека породила земля? И главное, как ее теперь уничтожить?
Зная, что на каменистой почве он в безопасности, Иван расслабился, и стал пропускать через себя энергетику поля. Сам по себе активировался иной взгляд, тело стало невесомым. Сознание расширило границы восприятия, словно на тонкой грани яви и сна.
Перед рассеянным взглядом предстала совсем иная картина.
Среди колосьев, думая, что он невидим, смотря на луну, стоял дед. Лицо его сейчас не было как всегда насмешливым. На полупрозрачном старческом лице была печаль, а пустота глаз обратилась к кроваво–красной луне.
А вот само поле было страшным.
Черные от плесени колоски, оказались все изломаны, и забрызганы кровью. Вместо золотистого цвета, пшеница приняла черно–багровые тона. Из склизкой, гнойной почвы, словно из кипящей грязи вырывался черный пар. Далекое дерево приняло еще более изломанные очертания, и словно в мольбе простерло к небу изломанные ветви–руки с огромными когтями.