Мастера детектива. Выпуск 3

Кристи Агата

Марей сложил листки, бросил их на стол.

– Я печатал все утро, – устало сказал он. – Еще никто не знает.

Он протянул руку.

– Давай сюда.

– Что?

– Твой револьвер.

– А потом?

– Поедешь со мной в полицию.

– Нет, – сказал Бельяр.

– Хочешь, чтобы я отпустил тебя? Но через час тебя все равно поймают. Тебе не убежать.

Губы Бельяра совсем побелели. Он опустил руку в карман и достал револьвер, такой маленький, словно игрушечный.

– Давай, – снова повторил Марей. – Я сделаю все, чтобы помочь тебе, ты ведь знаешь.

–

Что же тебе мешает молчать? Ты в отпуске. Это дело тебя больше не касается.

– Я хотел устраниться, – признался Марей. – Но не имею права…

Они взглянули друг на друга без гнева. Их связывала двадцатилетняя дружба. Марей снял с вешалки пиджак, неторопливо надел его. Собрал бумаги, повернул голову. Говорят, будто в самые ответственные моменты мысль работает с молниеносной быстротой. Неправда. Она, скорее, застывает. Марей едва сознавал, что делает. Он шагнул к двери… У него за спиной Бельяр боролся один на один, пытаясь сделать выбор. Наверное, он поднял руку с оружием, она уже дважды поднималась, чтобы убить. Забыто было все: трудности, которые они когда–то делили, общие поражения, смерть, которую они не раз готовы были встретить вместе… А дверь была далеко, так далеко! Марей силился держаться достойно и прямо. Он сделал еще два шага. В комнате раздался сухой треск выстрела, и Марей прислонился к стене. Он отчаянно страдал, стиснув зубы, во власти беспредельного горя. Но у него не было выбора. Так решил сам Роже…

Бельяр упал на бок. Себе он тоже целил в сердце. Лицо его разгладилось, стало спокойным. Марей уложил его на диван, закрыл ему глаза, поднял револьвер, потом подошел к телефону.

– Говорит комиссар Марей. Соедините меня с директором.

И пока дежурный разыскивал Люилье, он думал о малыше… Теперь уже о досрочном уходе в отставку и речи быть не может. Надо работать, работать как можно дольше. Отныне вся забота и ответственность лежат на нем… Глаза его устремились к неподвижно застывшему Бельяру. Неужели мертвые не слышат обещаний живых?

– Алло, Марей?

– Я кончил свой рапорт, господин директор. Тайны больше не существует.

Жорж Сименон

Неизвестные в доме

Часть первая

— Алло! Это Рожиссар?

Прокурор стоял в нижней рубашке возле постели, а с постели на него взирали удивленные глаза супруги, Прокурору было холодно, особенно мерзли ноги. Звонок поднял его так внезапно, что он не успел нашарить ночные туфли.

— Да, а кто его просит?

Он нахмурился и повторил специально для жены:

— Лурса? Это вы, Эктор?

Заинтригованная разговором супруга прокурора, высвободив из–под одеяла длинную, неестественно белую руку, взяла отводную трубку.

— Что? Что?

Голос адвоката Лурса, доводившегося двоюродным братом супруге прокурора, невозмутимо продолжал:

— Я только что обнаружил у себя в доме незнакомого субъекта… На кровати на третьем этаже. Он как раз скончался, когда я вошел… Хорошо бы вам заняться этим делом, Жерар… Все это ужасно неприятно. По–моему, тут явное преступление…

Когда

прокурор повесил трубку, Лоране Рожиссар, которая терпеть не могла своего кузена, небрежно проронила:

— Не протрезвел еще!

В этот вечер все, казалось, было как обычно, пожалуй, еще и потому, что под струями проливного дождя все застыло, оцепенело. Холодный дождь–предвестник зимы–прошел в этом сезоне впервые, и кинотеатр на улице Алье пустовал, если не считать двух–трех влюбленных парочек. Кассирша, без толку мерзнувшая в своей стеклянной клетке, с отвращением поглядывала на дождевые капли, поблескивавшие в свете электрических фонарей.

Мулен был именно таким, каким полагается быть Мулену в октябре. В «Отель де Пари», в «Дофине», в «Алье» за табльдотом обедали коммивояжеры, и им прислуживали официантки в черных платьях, черных чулочках и белых фартучках; изредка по улице проезжала машина, направляясь не то в Невер, не то в Клермон, а может быть, и в Париж.

Жалюзи магазинов были опущены, на вывески щедро лилась с неба вода–лилась на огромную красную шляпу над магазином Блюше, на гигантский хронометр над магазином Теллье, рядом с которым красовалась золотая лошадиная голова — знак того, что здесь торгуют кониной.

За домами просвистел монлюсонский местный поезд, увозивший всего с десяток пассажиров.

В префектуре давали ежемесячный обед на двадцать персон, громко именуемый «банкетом», на который неизменно собирались всегда одни и те же приглашенные.

Редко–редко попадалось не закрытое ставнями окно, а за ним освещенные электрическим светом фигуры. И в этом лабиринте улочек, до блеска отлакированных дождем, шаги редких прохожих звучали как–то робко, чуть ли не конфузливо.

Стоявший на углу улицы, облюбованной нотариусами и адвокатами, дом Лурса — точнее, Лурса де Сен–Мара — выглядел еще более сонным, чем его соседи, или, вернее, более таинственными казались два его крыла, отделенные от улицы высокой стеной, мощеный двор, где посреди пустого бассейна красовался Аполлон, из его уст с зажатой в зубах трубочкой уже не била струя воды.

В столовой, помещавшейся на втором этаже, сидел сам Эктор Лурса, подставив сутулую спину теплу камина, откуда наползал в комнату желтоватый дым от еле тлевших брикетов.

Нынче вечером у Лурса были точно такие же, как и всегда, — ничуть не больше и не меньше — мешки под глазами и все такие же студенистые зрачки, что придавало его взгляду неопределенно–тревожное выражение.

Стол был круглый, скатерть — белоснежная. Сидевшая напротив Лурса его дочь Николь старательно жевала с сумрачным, невозмутимым видом.

Оба молчали. Лурса ел неопрятно, тянулся к тарелке, словно овца к траве, шумно чавкал и временами вздыхал то ли от скуки, то ли от усталости.

Покончив с очередным блюдом, он слегка отодвигался от стола, чтобы дать простор объемистому брюшку, и ждал.

Ожидание это было столь заметным, что Николь воспринимала его как сигнал и слегка поворачивала голову к горничной, стоявшей у стены.

Горничная тут же открывала крышку люка и кричала в шахту подъемника:

— Можно подавать!