Мастера детектива. Выпуск 6
Шрифт:
Это уж потом он отведал казарменной жизни — что твоя тюрьма, да в этих казармах раньше тюрьма и была. Зверская муштра, ночные учения, колкая саржевая блуза, часы за часами в холод и в жару на уличных перекрестках: вот-вот, мол, арестуешь Того Самого, но арестовать ему никого не довелось. И бумаги у всех прохожих были в порядке, и спешили они по своим безобидным делам — словом, в пору запить, да и только.
Теперь вот их наконец вывезли из Руана, и не куда-нибудь, а в Париж. Он-то надеялся хоть столицу, что ли, посмотреть, да где там! Сержант Барбише — он как в казарме раскомандовался,
Да уж, пост, нечего сказать! Видно, они все тут с ума посходили со своим Днем Освобождения. Это же надо, сколько тысяч понагнали отовсюду на помощь парижским. Из десяти городов у них в казармах вчера перезнакомились ребята. Вроде ожидается в Париже какая-то катавасия, а то зачем бы им столько постовых. Слухи разные ходят, именно что слухи. А толку-то!
Вальреми обернулся и взглянул на улицу Ренн. Барьер, он барьер и есть — ну, протянули здоровенную цепь через улицу, метров за двести пятьдесят от площади 18 Июня. Фасад вокзала был еще двумястами метрами дальше, а перед ним площадочка, там ходили разметчики и размечали, где стоять ветеранам, где начальству, где оркестру республиканской гвардии. Три часа еще, не меньше, а то и… Боже, конец-то этому будет?
За барьером начали собираться зрители. Вот, ей-богу, набрались терпения, подумал он. Это ж те же три часа проторчать на солнцепеке и углядеть, если повезет, за триста метров толпу вокруг де Голля — он там где-то такое внутри. Ну, им бы только разок еще поближе оказаться к старику Шарлю.
Собралась сотня-другая народу, и какой-то старикан, здравствуйте, приковылял, еле на ногах держится. Берет на голове промок от пота, шинель к ногам липнет. А на груди целая выставка медалей. Его пропускали и жалостно косились.
Носится это старичье со своими медалями, подумал Вальреми: ладно, у них и в жизни-то, небось, ничего другого не осталось. Особенно ежели ногу отстрелили на войне. Небось, в свое-то время бегал на двух ногах не хуже другого, подумал Вальреми, глядя на старикана, теперь не побегаешь. Вот так, вспомнил он, чайка одна ни за что не хотела подыхать, видел такую на море, в Кермадеке.
Нет, это не приведи бог ковылять до могилы на одной ноге, подпираясь алюминиевым костылем. Старик подошел поближе.
— Je peux passer? [80] — робко спросил он.
— Погоди, папаша, у тебя документы как?
Ветеран порылся где-то под рубашкой, которую сильно не мешало бы постирать, вытащил два удостоверения и протянул их Вальреми. Андре Мартен, французский гражданин, пятьдесят три года, родился в Кольмаре, Эльзас, живет в Париже. На втором удостоверении сверху была надпись: «Инвалид войны».
«Да, брат, что инвалид, то инвалид», — подумал Вальреми.
80
Можно пройти? ( фр.)
Он рассмотрел фотографии: он самый, только в разное время снимали. И поднял глаза на инвалида:
—
Старик сдернул берет и скомкал его в руке. Вальреми поглядел ему в лицо, потом еще раз на фотографию: ну да, он самый. Только наяву чуть постарше и больной, что ли. За бритьем, видать, порезался, промокал кровь туалетной бумагой. Серое, потное, сальное лицо. Разлохмаченные, кое-как подстриженные волосы торчат во все стороны. Вальреми отдал ему удостоверения.
— Тебе туда зачем надо-то?
— Да живу я там, — сказал старик. — Вышел на пенсию и живу. Мансарду вот снял.
Вальреми взял обратно удостоверение личности: адрес — дом 154, улица Ренн, Шестой округ. Он поднял голову, взглянул на табличку: дом 132. Все правильно, 154-й, значит, в конце улицы. Такого приказа не было, чтоб стариков домой не пускать.
— Проходи, давай. Только сиди дома и не высовывайся. Сюда через два часа сам Шарло нагрянет.
Старик, пряча документы, улыбнулся, переступил с ноги на костыль и чуть не растянулся — Вальреми его поддержал.
— Знаю, — проговорил старик. — Один мой старый друг сегодня медаль получает. Я-то свою давно получил, два года назад, — он тронул на груди медаль «За освобождение», — мне ее министр навесил, а ему вот сам президент.
Вальреми пригляделся к медальке. Скажите на милость, медаль! За освобождение! Пустячный кругляшок, а за него подавай ногу. Он вспомнил, что он не кто-нибудь, а постовой, и коротко кивнул. Старик медлительно заковылял по улице. Вальреми перехватил ловкача, который вздумал пробраться под шумок.
— Ну-ну, нечего. Ступайте, ступайте обратно.
И обернувшись на старого солдата в долгополой шинели, увидел, как тот исчез в подъезде неподалеку от площади.
Мадам Берта изумленно подняла глаза от вязанья, когда на нее упала чья-то тень. Денек выдался просто ужас, полицейские расхаживали по всему дому, и бог еще знает, что сказали бы жильцы — спасибо, почти все поразъехались на отдых.
Когда полицейские закончили обход и обыск, она снова уселась у подъезда и принялась вязать. Предстоящая церемония за сто с лишним ярдов на привокзальной площади ее ничуть не интересовала.
— Excusez-moi, madame… [81] я просто… мне бы стаканчик воды, если можно. А то еще долго ждать и жарко очень…
Она окинула взглядом старика в шинели, как у покойного мужа, с медалями под левым отворотом. Он тяжело опирался на костыль, из-под шинели виднелась одна-единственная нога. Лицо у него было потное, измученное. Мадам Берта свернула вязанье и положила его в карман фартука.
— Oh, mon pauv' monsieur. [82] Такая жара, вы так тепло одеты, а начнется-то часа через два, не раньше… Проходите, проходите…
81
Извините, сударыня ( фр.)
82
Бедный вы, сударь ( фр.)