Мастера детектива. Выпуск 6
Шрифт:
Против всякого обыкновения полковник Роллан сам переписал докладную на машинке, вложил ее в конверт, оттиснул на сургуче свою личную печать и поставил штемпель, означавший высшую степень секретности. Он сжег рукописный черновик докладной над раковиной рукомойника в углу кабинета и смыл пепел.
Затем он вызвал к себе в кабинет связного-мотоциклиста, а заодно попросил принести ему яичницу, булочку с маслом, еще кофе — на этот раз большую чашку с молоком — и, наконец, аспирину: у него разболелась голова.
Он вручил связному запечатанный конверт, объяснил, куда и кому его доставить, съел яичницу с булочкой и уселся допивать
Был десятый час утра, и, должно быть, горожане, отрываясь от обыденных дел, чертыхались вслед завывающей сирене и мотоциклисту в кожаной куртке, который мчался в обгон и наперерез машинам к Восьмому округу Парижа.
9
В то же самое утро, ближе к полудню, министр внутренних дел Франции сидел за столом у себя в кабинете и угрюмо смотрел из окна на залитый солнцем овальный двор. В дальнем конце его были резные чугунные ворота с гербами Французской республики на створках, а за ним шумела площадь Бово: потоки машин выплескивались на нее с Фобур Сент-Оноре и с авеню Мариньи, образуя гудящий водоворот вокруг возвышавшегося в центре регулировщика.
Услышав за спиной шелест бумаги, министр крутнул кресло и повернулся лицом к столу. Его визави закрыл папку и почтительно положил ее на стол перед министром. Оба молча смотрели друг на друга, и слышно было лишь тиканье золоченых каминных часов против входной двери да отдаленный гул транспорта с площади Бово.
— Так что же вы думаете?
Комиссар Жак Дюкре, начальник личной охраны президента де Голля, был крупнейшим во Франции специалистом по всем вопросам безопасности, и особенно по части предотвращения покушений на убийство. Поэтому он и занимал свой пост, и поэтому же шесть организованных до того времени заговоров с целью убийства президента Франции закончились провалом либо были задушены в зародыше.
— Роллан прав, — сказал наконец Дюкре. Он произнес это ровным, спокойным, непререкаемым тоном, словно речь шла о заведомом исходе очередного футбольного матча. — Если все обстоит, как он пишет, то заговор представляет исключительную опасность. Иностранец, привлечен со стороны, действует в одиночку, без помощников, на собственный страх и риск. Вдобавок еще и профессионал… Против такого человека бессильны вся наша агентура, все нынешнее осведомители в ОАС, бесполезны тут и досье всех французских служб безопасности. Как сказано у Роллана… — Он полистал докладную шефа Аксьон сервис и прочел вслух: — «опаснейший умысел террористов», опаснее и быть не может.
— Ну, что ж, — после долгого раздумья сказал министр, снова обозревая слепящий двор, — необходимо поставить его в известность.
Полицейский промолчал. В положении технического исполнителя имелись преимущества: он делал свое дело, а руководящие решения принимали другие, за то им и деньги платили. Ему незачем было лезть вперед с дурными вестями. Министр обернулся к нему.
— Хорошо. Благодарю, комиссар. Постараюсь сегодня же попасть на прием и доложить президенту. — Он заговорил сухо и решительно. Делать так делать. — Вряд ли стоит напоминать вам о необходимости соблюдения строжайшей тайны до тех пор, пока я не ознакомлю президента с ситуацией и не получу соответствующих указаний.
Комиссар
Он как бы нехотя нажал на рычажок диктофона: пластмассовый ящик тут же ожил, и министр распорядился:
— Соедините меня с генеральным секретарем Елисейского дворца.
Не прошло и минуты, как зазвонил красный телефон рядом с ящиком. Роже Фрей изложил свое дело в двух словах.
— Весьма и весьма срочно, Жак… Да, понимаю, но что поделаешь. Буду ждать. Пожалуйста, позвоните мне тотчас же.
Звонок воспоследовал примерно через час. Аудиенция была назначена на четыре, сразу после президентской сиесты. Министра потянуло было протестовать: листки с бювара взывали о деле поважнее сиесты, но он сдержался. В окружении президента все знали, как нежелательно пререкаться с этим обходительным служакой, вхожим к президенту в любое время дня и ночи и копившим на всех материалы интимного свойства, о которых поговаривали с опаской.
Без двадцати четыре Шакал вышел из ресторана «Каннингэм» на Керзон-стрит, изысканно и роскошно отобедав рыбными блюдами — лучшими, какие готовят в Лондоне. В конце концов, рассудил он, выезжая на Саут Одли-стрит, видимо, в ближайшее время пообедать в Лондоне не удастся, и это стоило как-то отметить.
В тот же самый момент из ворот французского министерства внутренних дел на площади Бово выехал черный лимузин «DS-19». Полицейские у чугунных ворот окликнули регулировщика, и он приостановил движение транспорта с прилегающих улиц, щелкнул каблуками и взял под козырек.
Через сотню метров «ситроен» свернул к серому каменному порталу Елисейского дворца. Постовых жандармов оповестили, и движение было опять-таки перекрыто; лимузин беспрепятственно развернулся и заехал под редкостно узкую арку. Двое республиканских гвардейцев у сторожевых будок по обе стороны портала дружно хлопнули белыми перчатками по карабинам, взявши «на караул», и министр въехал во двор.
На выезде из-под арки путь лимузину преградила низко свисавшая цепь; подошел дежурный инспектор, подчиненный Дюкре, и мельком заглянул в машину. Он поклонился министру, тот кивнул в ответ. Инспектор подал знак, цепь опустили на землю, и «ситроен» с хрустом проехал по ней. От ворот до фасада дворца было метров тридцать рыжеватого гравия. Водитель принял вправо и, обогнув двор против часовой стрелки, доставил своего шефа к подножию шестиступенчатой гранитной лестницы.
Дверцу распахнул швейцар в черном фраке, с серебряной цепочкой на животе. Министр выбрался из машины и взбежал по ступенькам. У стеклянных дверей его встретил старший служитель и провел внутрь. В вестибюле они задержались под огромной люстрой, свисавшей из-под свода на золоченой цепи, пока служитель звонил по телефону с мраморного столика слева от входа. Положив трубку и обернувшись, он раздвинул губы в улыбке и проследовал величественной неспешной походкой налево, вверх по устланным ковром гранитным ступеням.