Мастеровой
Шрифт:
– Слушаюсь! – вскочил офицер.
– Ваш мастеровой, вам и отвечать, – сказал генерал. – Разрешаю привлекать к делу конструкторов и инженеров, заказывать необходимые материалы, использовать любые станки и инструменты. У вас три месяца. По истечению их хочу видеть готовый образец.
– Будет сделано! – заверил Рогов.
– Так уверены в подчиненном? – сощурился генерал.
– Уверен, – не смутился офицер. – Федор Иванович никогда не подводил.
– Все свободны! – объявил генерал. – Кошкину остаться.
– Значит так, Федор, – сказал
– Точно так, ваше превосходительство! – вытянулся Федор.
– Не тянись! – махнул рукой начальник завода. – Тут приватный разговор. Поговорю с директором училища. Сильно спрашивать не будут, но предметы знать обязан. Понял?
– Да.
– Выдадут свидетельство – переведу в техники. Ты сейчас больше их знаешь. Про навыки не говорю – револьвер-то сделал. Победишь в конкурсе – станешь офицером. Обещаю это твердо.
– Благодарю! – поклонился Федор.
– Не подведи Тульский завод! Покажи этим иностранцам, что и мы умеем…
Торопиться в этот раз Федор не стал. Карт-бланш от начальника завода позволял не корпеть над пулеметом в одиночку. Согласовав план работ с Роговым, он запряг заводских конструкторов. Выдавал им эскизы с размерами, те чертили узлы и передавали их в производство. Только ствол он выточил сам – сложная деталь. Сделал по задумке Дегтярева, как сказал Друг, то есть с ребрами охлаждения. В войну их убрали, чтоб ускорить выпуск, ствол стал перегреваться, выводя из строя размещенную под ним возвратную пружину. Пришлось переносить ее вверх, лепить в затыльнике стакан… А затем пришла эра промежуточного патрона, и «дегтярь» сняли с вооружения. Но сейчас лучшего не надо – то, что доктор прописал. Так сказал Друг.
Домой Федор возвращался вовремя и, перекусив, садился за учебу. Естественные науки – физика, математика, алгебра, геометрия и тригонометрия затруднений не вызвали. Друг только хмыкнул, когда Федор пролистал учебники. Над историей и географией пришлось посидеть – они отличались от мира Друга, хотя не кардинально. Не вызвали затруднений французский и немецкий языки, хотя грамматику пришлось вспомнить. К удивлению Федора, знал Друг и Закон Божий.
– Священник у меня знакомый был, – объяснил. – Вместе воевали, а потом дружили. Он мне премудрость и толкнул. Чем омофор[6] от епитрахили отличается, и когда их надевают. Ну, и прочее. Память у меня хорошая, не забыл. Молитвы знаю, что еще надобно?
Засада была с русским языком – Федор знал его неважно, Друг и вовсе плавал. «Еры», «яти», «и» простое и десятеричное приводили его в бешенство.
– Навыдумывали просветители! – кипятился Друг. – Сталина на них нет. Тот бы обучил языкознанию.[7] В ГУЛАГ бы их лет на десять, да еще без права переписки. Нет, с перепиской! Все энциклопедии на нормальной орфографии каждому переписать!
Федор ничего не понял, но чувства Друга разделял. С русским языком складывалось плохо.
– Будем нанимать учителя! – сказал Друг. – Надо подыскать хорошего.
Учитель, вернее, учительница нашлась сама. Случилось это так. После смены Федор шел домой, как вдруг из переулка послышался женский крик:
– Помогите!..
Крик сразу оборвался, но Федор направление засек. Заскочив в переулок, стал свидетелем безобразной сцены. Двое мужиков грабили девицу. Один прижимал ее к кирпичной стене дома, держа у глаз нож, второй рылся в сумочке жертвы.
– Замерли, сявки! – рявкнул Федор и выхватил из кармана револьвер. После известных событий он с ним не расставался. – Отпустили барышню!
Тот, что держал девицу, повернул голову и ощерился.
– Шел бы отсюда, господинчик! – Отпустив жертву, он шагнул к Федору и выставил вперед руку с ножом. – Распишу как пасхальное яичко!
Федор вскинул револьвер и нажал на спуск. Гопник выронил нож и схватился за плечо. Вторым выстрелом Федор прострелил ему ногу. Гопник повалился в грязь. Его подельник, бросив сумочку, попытался убежать, но успел сделать не более трех шагов – пуля угодила ему в бедро. Грабитель вскрикнул и осел на землю. С револьвером в руке Федор подошел к девице. Та глянула на него ошалевшими глазами.
– Как вы, сударыня? Не пострадали? Не ранили вас эти мизерабли[8]?
– Нет, вроде, – ответила девица. – Только угрожали. Ой, сумочка!
Она наклонилась, подняла сумку и стала в ней рыться. Федор терпеливо ждал, кося взглядом в сторону гопников. Те лежали, притворяясь ветошью. Ну, так пуля в ногу вразумлению способствует. Девица завершила инвентаризацию и вздохнула облегченно:
– Все на месте, деньги в целости. Не успели забрать. Как раз жалованье получила.
– Что же вы с деньгами по глухим переулкам ходите? – упрекнул Федор.
– Путь хотела сократить, – виновато молвила девица. – Обычно здесь пустынно. Эти как из земли выскочили – глазом моргнуть не успела.
– Похоже навели, – заключил Федор и подошел к ближнему гопнику. Не сильно, но чувствительно пнул его носком ботинка. – Кто навел на барышню? Отвечай, сявка! Не то пуля в голову.
– Не стреляйте, господин! – заканючил гопник. – Хохряков велел. Красненькую дал. Говорил: «Остальное у нее возьмете, с жалованьем будет». Мы и проследили.
– Хохряков?!
Федор обернулся к девице. Лицо ее пылало гневом. Внезапно Федор разглядел, что она хорошенькая, даже очень. Чуть выше его ростом, стройная и изящная. Одета в приталенное пальто и шляпку. На ногах – ботинки со шнуровкой. Не богато, но прилично.
– Знаете его? – спросил Федор.
– Да, – ответила девица и сжала губы. Стало ясно, что подробностей не будет.
– Далеко живете? – поинтересовался Федор.
– Здесь неподалеку, – ответила она.
– Разрешите, провожу.
– А эти? – указала она на гопников. – Не хотите сдать их в полицию?