Мастерская пряток
Шрифт:
«Ба, да уже три часа ночи… Скоро рассвет, — сокрушалась Мария Петровна и, подхватив на руки Лелю, привалилась к спинке дивана. — Леля стала большой и скоро все начнет понимать… Нужно будет с ней как-то поговорить, объяснить хорошенько… Только мала Леля, мала… Вот и откладывает она свой разговор. А Леля уже о шпике заговорила… Эти познания, конечно, от Марфуши. Но и шпики теряют всякий стыд и совесть, так и шатаются около дома… Неужто и в непогоду торчат? Плохо дело, коли так. Значит, скоро арестуют… Арестуют при первой оплошности… А девочки… — Щемящая боль сдавила ее сердце. — Опять придется их бросать. Василий Семенович такой больной… Значит, вся надежда на Марфушу».
Мария Петровна гладила девочку по волосам. Тонким, волнистым. И думала свою невеселую думу. Плохие дела, плохие… Леля быстро уснула, и она осторожно отнесла Лелю
В спальне горел ночник. Гномик в сдвинутом на ухо колпаке улыбался и высоко держал свечу. От свечи падала тень короткой полосой на потолок. Пламя вздрагивало от невидимого дуновения воздуха, и полоса на потолке передвигалась, словно живая. Мария Петровна поправила подушку у Кати. Девочка спала, сладко причмокивая губами. Кате всего пять лет. Подушка сбилась, и голова девочки лежала на матрасе. Плотные ноги ее вздрагивали, словно и во сне бежала. Шалунишка… «Пора и шпику на покой убраться, — решила Мария Петровна. — Возьму и раздвину шторы. И с лампой подойду к стеклу… Поймет, что зарвался, и уберется трехрублевый нахал».
И она закрыла дверь спальни.
О ТОМ, КАКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВЫПАЛИ КУКЛЕ
И опять выпрыгнула кукушка на резное крылечко. Наклонила головку, помахала крылышками и прокричала четыре раза.
«Как времечко-то бежит, — вздохнула Мария Петровна. — Оглянуться не успела, и ночь прошла». «День да ночь — сутки прочь», — говаривала Марфуша. Только за сутки ох как много нужно сделать! И время всегда у нее на счету. Вот и утренняя заря разгорелась, а работу не закончила. Письма из-за границы расшифровать толком не сумела. А тут Леля с ночным пробуждением… Рано взрослеют ее девочки, не по годам. Очевидно, передается тревога, которая царит в семье. Василий Семенович от каждого ночного звонка вздрагивает, боится обыска, ареста. Не за себя боится, а за нее. И каждого нового человека встречает недобрым, колючим взглядом. Она до предела ограничила появление связных в доме, но ведь без людей работать невозможно. Нужно в партийные организации на заводы и фабрики передать запрещенную литературу, которую к ней привозят. И все это с осторожностью. Вот и приходится связным уносить на себе весь груз. Именно на себе. Связные обложатся литературой, покрепче поясом или полотенцем обвяжутся, словно куклы спеленутые. Сверху наденут пальто или пиджак и выплывают на улицу чуть пополневшими. Поправляются прямо на глазах. Зато руки пустые. Ни свертка, ни корзины — ничего, что могло бы вызывать у шпиков подозрение о передаче нелегальщины. Нелегальщиной называли запрещенные книги, в которых звали народ к борьбе с царем. Пустые руки — это закон конспирации. И этот закон пока саратовские шпики не разгадали.
Вот и сейчас в чулане лежит транспорт искровской литературы. Транспорт — это целое богатство. И состоит он из книг и брошюр, их со всякими хитростями и предосторожностями перевезли через границу. Главное в нем — газета «Искра», которую редактировал Ленин. Ей, агенту «Искры» по Поволжью, приходится этот транспорт принимать и прятать в тайниках, потом раздавать по организациям. И делать это в считанные дни. Привозят агенты транспорт все больше по ночам, чтобы не привлекать внимания, и говорят при этом условные слова — пароль: «Транспорт от бесов!» И сердце ее радуется, потому что литература такая очень нужна рабочему человеку.
Мария Петровна потерла виски. Зевнула. Спать хотела отчаянно, но утро принесет новые заботы, и дела нельзя откладывать.
Она подошла к столику, на котором стоял фаянсовый таз и кувшин с водой для умывания, приготовленный заботливой Марфушей. «Золотой человек, — вздохнула Мария Петровна, — на ней весь дом держится. Да и к девочкам так привязалась».
Мария Петровна надела очки с металлическими дужками и принялась отвечать на письма. Первым ответила Владимиру Ильичу Ленину. Письмо его такое заботливое и обеспокоенное. Он хотел узнать, как обстоят дела в партийной организации в Саратове, и просил обо всем обстоятельно рассказать. И еще — нужны деньги для издания газеты «Искра». «Искра» была рабочей газетой, призывала она к борьбе с царизмом и выходить в России не могла. Ее бы сразу запретили и арестовали бы печатников, редакторов, всех тех, кто работал. Печаталась она за границей в разных городах — то в Мюнхене, то в Лондоне, то в Женеве. Печаталась в основном на рабочие деньги, их собирали на заводах и
Мария Петровна писала долго. Знала, Ильичу дорого каждое слово из России. Потом взяла листок бумаги и стала шифровать. Шифровка — это целая наука, и революционер не мог без этой науки жить. Письмо шло по почте, его могла перехватить полиция и вскрыть. И тогда все тайное стало бы для полиции явным — начались бы и аресты, и обыски, и преследования. Горе немалое. Вот и придумали революционеры шифры, ими зашифровывали слова и предложения. Самый простой был цифровой. Каждая буква имела свою цифру, и вместо букв и слов получались колонки цифр. Эти колонки не могли прочитать, если не знали к ним ключа. Было бы очень просто, если бы каждый раз одну и ту же букву заменяли одной и той же цифрой, — тогда полиция подобрала бы ключ и легко бы узнавала содержание писем. Нет, революционеры это предусмотрели. Недаром в революцию пришли самые талантливые и светлые люди. Шифров было множество, ключом чаще всего служило какое-нибудь стихотворение. Менялось стихотворение — ключ — менялись и цифры, которыми обозначали буквы. Да и стихотворения выискивались редкие, но, как правило, из тех книг, которые были у каждого интеллигента.
И опять кричала кукушка, и опять сокрушалась, вздыхая, Мария Петровна. Шифр был трудный, и назывался он «Медведь». Но и письмо-то адресовалось Ленину!
Писала она мелким убористым почерком, чтобы как можно больше слов уместить на маленьком клочке бумаги. Бумага тонкая, полупрозрачная, которая легко свертывалась в трубочку.
Мария Петровна во время работы любила прохаживаться по комнате — уставала от долгого сидения. Вот и сейчас встала и прошлась.
Дождь все не прекращался и барабанил с остервенением. В потоках воды кружили листья, сорванные ветром, то исчезая, то появляясь. Временами возникали запруды, которые в бешенстве крушили поток.
Загремел гром, и на белых занавесках запрыгали яркие всполохи молний. Налетел ветер, низко наклонил стоявшую на углу дома березку. Тонкую. С широкими листьями. Гибкую. Ветер трепал ветви, словно девичьи косы. Ствол потемнел, а в солнечные дни был голубым. И листья шуршали, переговаривались. Только ветру не сломать березки… Не сломать…
Мария Петровна улыбнулась своим думам и подошла к дивану. На подушке нежилась Лелина кукла. Голубые глаза, уставшие от долгой бессонницы, с недоумением смотрели на Марию Петровну. Руки она сложила на коленях и сидела напряженная, словно боялась помять юбку с оборками.
Люди придумали, что куклы ничего не понимают и не чувствуют. Только все это неправда. Куклы умеют и радоваться, и обижаться, и быть верными друзьями. Одни дети знают правду о куклах — вот почему они так и любят друг друга.
Вздохнув, Мария Петровна взяла куклу на руки. Вздрогнула от неожиданности, услышав, как кукла сказала: «ма-ма». Потом улыбнулась и попросила, будто живую:
— Потерпи, Жужу… Потерпи…
Кукла, казалось, с укором следила за Марией Петровной. Красные улыбчивые губы вытянула в ниточку. Странные игры придумывают эти взрослые. Сейчас начнет ее раздевать. А зачем? На дворе — дождь, непогода… Брр… Кукла закрыла глаза и молчала. Это было дурно. Кукла обязана говорить и улыбаться, когда ее брали на руки. Лучше уснуть и не видеть этих чудачеств взрослых… Обычно Леля ее гладит по волосам прежде, чем взять на руки, а Мария Петровна забывала… Конечно, она рада, что попала в этот дом. Здесь весело, ее не дергают за волосы, не тащат купать в платье, как в других домах. Да и что за удовольствие — лежать в коробке да пылиться у купца Сидорова? «Ни радости, ни огорчений, из которых состоит жизнь», — по словам Василия Семеновича. Все было бы прекрасно, если бы не Мария Петровна…
Мария Петровна осторожно сняла с куклы чепец, полюбовалась на отливающие золотом волосы. Лампа горела десятилинейная и широко разбрасывала свет во все стороны. Потом повернула куклу на спину, провела рукой по волосам, будто хотела успокоить. Расстегнула кнопки на вороте, подняла кверху руки и со всякими предосторожностями сняла платье. И тонкую батистовую рубашку, отделанную лентами. Кукла осталась в нижней кружевной юбке, в белых чулках и сафьяновых туфельках.
— Разодели тебя как принцессу — и в кружева, и в батист, и лент не пожалели, — то ли с удивлением, то ли с удовольствием проговорила Мария Петровна и взяла в руки ножницы.