Мастерская пряток
Шрифт:
— Сущая беда со сторожами, они из бывших полицейских. Стоят, псы, в проходной и каждого сверлят глазами. Малейшее подозрение — обыскивают. Рабочие недовольны таким порядком. Полицейские — людишки дошлые и обыскивают с редким умением, словно воров. — Канатчиков говорил с болью. — Работать трудно. И все же не беспокойтесь — газеты доставим наилучшим образом, комар носу не подточит, а посему давайте побольше… На заводах «Искру» из рук рвут и зачитывают до дыр. Буквально! Хотят знать правду.
— Плохие дела у хозяев, коли городовых вместо сторожей зовут… Иного средства нет! — Николай Соколов закашлялся и приложил к губам платок. На платке проступила кровь. — И
Мария Петровна сочувственно на него взглянула и достала новый сверток из сумки. Любовно подержала его и передала Канатчикову.
— Получайте… Вот еще тридцать экземпляров «Искры» — для деревни… Нужно и крестьян поднимать. В деревнях люди тоже хотят понять, почему почти все земли у богатых, почему от голода детишки умирают. В молодости я учительствовала в Тамбовской губернии… Сколько горя, невежества… Ни школ, ни фельдшеров… Зимой держат ребятишек на печи — нет ни одежонки, ни сапог. Так и сидят, словно галчата. — Мария Петровна редко рассказывала о прошлом. Много было в нем горя.
Канатчиков передал сверток Воеводину. Тот повеселел и кивнул головой.
Мария Петровна вытащила Шарику колбасные обрезки, и тот развернул носом обертку. Ел не сразу, был воспитанным псом. Обрезки лихо подкидывал носом и косил круглым глазом. Люди смеялись, этого и добивался Шарик. Доставил всем удовольствие, ткнулся носом в подол женщины и заурчал. Широкая грудь воинственно вздрагивала, уши с кисточками тряслись. Пес широко раскрыл пасть и обнажил клыки.
— Мария Петровна, всю конспирацию портите! — ворчал Канатчиков, любовно поглядывая на Шарика. — Какая должна быть собака у хозяина, коли он владелец мастерской да имеет двух работников?! — вопрошал Канатчиков и сам себе отвечал: — Зверь лютый! И во двор не впустит, и к забору никому подойти не разрешит… Одним словом — зверь… А Шарик, как юбочник, глаз с вас не сводит. И скулит, и хвостом вертит, и прыгает от радости. Нет никакой свирепости! Крутится колесом, норовит людей посмешить. И каждому дураку понятно, что вы здесь не впервой. Вот и разумей, зачем так часто приходит заказчица, коли пес от нее не отходит…
— Что верно, то верно, — сокрушалась Мария Петровна, запустив руку в собачью шерсть. — Нужно что-то придумать. — И пальцем погрозила: — Ты, Шарик, не должен ко мне кидаться…
Шарик согласно крутил головой и для убедительности подвывал.
Канатчиков безнадежно махнул рукой:
— Одним словом, прохиндей… Тут решили было Шарика украсть… Нет, нет, совершенно серьезно! Соседний купчишка подослал под покровом ночи приказчиков, что в лавке торгуют. Шарик поднял лай на всю улицу, порвал цепь, мы схватились за колья… Все как полагается. На прощание Шарик разорвал приказчику штаны, когда тот перелезал через забор.
— Зачем им Шарик? Собак в Саратове предостаточно! — недоверчиво заметила Мария Петровна.
— Зачем? За лютость его хотели украсть! — торжествующе выпалил Воеводин, и лицо его тряслось от смеха.
— Шарика за лютость? — Мария Петровна посмотрела на пса и тоже затряслась от смеха.
Засмеялась и Леля.
Хитрющий Шарик понял, что говорят о нем, выпятил грудь, пружинил лохматыми лапами. В глазах прыгали, как и у людей, смешинки. Он тоже помнил ту ночь и губастого приказчика, который висел на заборе и болтал ногами.
— Карикатура, а не собака. Разожрался как — срамота! У других собаки поджарые, знамо дело — цепные и злые. Их хуже бешеных волков боятся. — Канатчиков говорил мечтательно и вздыхал от огорчения.
Шарик и это понял. Начал тихонько тявкать и заглядывать ему в глаза.
— Артист, одним словом! И в цирк ходить не нужно — не соскучишься.
— Околоточный появляется? — поинтересовалась Мария Петровна, не переставая поглаживать Шарика. — Трешку даете на водку? Смотри, Канатчиков, не жадничай и отношения с околоточным сохраняй…
— Заходит, супостат, и водку лакает, и деньги берет. Чума настоящая. — Канатчиков выговаривал слова зло. — Сколько денег прожрал! Креста на нем нет. Водки на дармовщину напьется, Воеводин с Николаем выведут его, тепленького, за ворота, усадят на лавочке. Тот и сидит, дремлет на солнышке.
— Вот и хорошо. Люди видят, околоточный захаживает в мастерскую и дружбу водит. Значит, ничего тайного в доме нет. — Мария Петровна посмотрела на лицо Канатчикова, вытянувшееся от негодования, и пояснила: — Вниманием околоточного следует дорожить — это для конспирации необходимо.
Леля бросила нанизывать гирлянды из стружек и подняла голову. Снова заговорили о конспирации! Значит, необходимо что-то скрывать и прятать от полиции.
На церковной колокольне, расположенной неподалеку, зазвонили часы. И голуби поднялись, сильно ударяя крыльями. Два часа. Пора… Пора… И Мария Петровна заторопилась домой. Наверняка волнуются из-за их долгого отсутствия и Василий Семенович, и Марфуша.
Леля уходила неохотно, жалко, что закрывались ворота в такой новый и увлекательный мир.
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ПОРТРЕТ
— До свидания, товарищи! — Мария Петровна подозвала Лелю и принялась натягивать на голову кружевной шарф. — Условие одно — конспирация и осторожность. Мастерскую пряток не должны провалить.
— Разве в мастерскую не заглянете? — полюбопытствовал Канатчиков, придав лицу невинное выражение. — Станки новые купили… Токарный и фрезерный, да и лесу привезли…
Мария Петровна чувствовала в голосе подвох. Взглянула на Воеводина. Умное, тонкое лицо его ничего не выражало. Николай отвернулся к стене и копался в досках. «И все же хитрит», — подумала Мария Петровна, но станки решила поглядеть. Она любила бывать в мастерской, радовалась, как ловко все делали подпольщики. Классные работники! Все в руках поет. Канатчиков брал брусок и осторожно подкидывал вверх, осматривая. Устанавливал его на станке и начинал обстругивать. Водил рубанком легонько, словно песню пел. И принимался вырезать различные узоры. Откуда он их брал — уму непостижимо. На этот раз на станке лежала дверца буфета. Груши и яблоки с подкрашенными боками, покрытые лачком, казались живыми. И Николай Соколов, замученный вечным кашлем, которым разрывал ее сердце, чудеса творил. Тот самый виноград, что ценился в Саратове на вес золота, он вырезал. Один-одинешенек! Вырезал да посмеивался, довольный таким спросом. Деньги нужны партии. Вот и старались буфеты воскресным днем продавать на толкуне.
Воеводин, которого Мария Петровна знала меньше других, был мастер на все руки. Он выполнял сложные заказы — полено и бочки. Полено и бочки?! Да, особенные, с секретом.
— Красиво работаешь, Канатчиков! — восхитилась Мария Петровна. — Такому работнику нет цены! — И прошла вперед. И мастерская будто расширилась — значит, тес убрали.
Мария Петровна редко хвалила. И ее похвалой дорожили. Она огляделась по сторонам и замерла от изумления. В углу мастерской висел портрет Карла Маркса в отполированной раме. Лицо было внушительным. Огромный лоб, обрамленный вьющимися волосами. Умные, проницательные глаза. И взор чистый и спокойный.