Мата Хари
Шрифт:
До завершения допроса в этот день Ладу и Мата Хари нашли еще один пункт для взаимного согласия. Мата Хари сказала, что хочет еще раз подчеркнуть, что капитан Ладу пообещал ей миллион, если она достанет ему планы немецкого генерального штаба.
— Это верно, — сказал Ладу.
— И идея работать на две стороны, для французов и для немцев, тоже исходила от капитана.
23 мая было третьим днем в серии этих жестких допросов, которым Бушардон подверг свою жертву. У него теперь не было сомнений в ее виновности. «Дело было уже совершенно ясным», — писал он в своей книге. И исходя из этого, Бушардон изменил ход своих допросов. Он больше не спрашивал Мата Хари, что и как произошло. Теперь он сам рассказывал
— Мы хотим попросить вас вспомнить те вопросы, которые задавал вам Крамер или другие немцы, когда вы вернулись из вашей первой поездки во Францию. Конкретно, мы опасаемся, что Крамер был не один. Мы уверены, что вам не придется слишком напрягать свою память. Сразу же вспомните и о данных вами ответах. Двадцать тысяч франков Крамера подтверждают важность этих вопросов и ответов.
— Я повторю еще раз: Крамер дал мне 20 тысяч франков как аванс переел моей поездкой в мае 1916 года. Эти деньги не имели к моей предыдущей поездке никакого отношения. Ту поездку я предприняла только чтобы забрать оставленные мною в Париже вещи — белье, одежду, серебро, аксессуары для скачек и прочее. Возможно, Крамер посчитал нужным заплатить мне деньги потому что потревожил меня так поздно вечером, оставил у меня свои грязные бутылочки и предложил доставать для него информацию. Беспокоить и надоедать мне целый вечер — это стоило 20 тысяч франков.
Я признаю, что Крамер после возвращения из моего первого путешествия пришел ко мне на чай и задавал вопросы о Париже. Но это была чисто светская беседа. Я рассказывала ему, что английские офицеры произвели плохое впечатление на своих французских коллег, что англичане общаются с французами невежливо, а парижане, напротив, обращаются с англичанами как с королями. В ресторанах и чайных их обслуживают в первую очередь. И платят они по самым умеренным ценам. Я согласилась с Крамером, когда он сказал, что французы потом пожалеют о том, что пустили англичан в свою страну, потому что те не уйдут просто так. Я рассказывала ему о Рэмэкерсе, карикатуристе, начавшем публиковать антинемецкие карикатуры после того, как вначале рисовал карикатуры, высмеивавшие французов и англичан.
Оставшееся время беседы разговор Мата Хари и Крамера вертелся вокруг того, что купцам в Гааге теперь невозможно по коммерческим делам ездить во Францию, чтобы заводить деловые связи с Великобританией.
Затем Бушардон захотел узнать, почему Мата Хари послала своей служанке телеграмму через консула Бюнге, хотя уже знала, что фон Калле попросил у Берлина разрешение на выдачу ей денег.
— Когда я после нескольких дней в Париже все еще ничего не получила, я начала беспокоиться. 8 января я отправила телеграмму через Бюнге. Я и сейчас думаю, что деньги были от полковника ван дер Капеллена. В любом случае, именно так написала мне Анна в письме.
— А где это письмо?
— В голландском посольстве.
— Первая радиограмма утверждает, что Х-21 приписан к разведцентру в Кёльне. Но более поздняя депеша от 25 декабря, указывает на связь Х-21 с Антверпеном. На самом деле фон Калле получил из Антверпена одну радиограмму, касающуюся вас. В нем сказано, что за полученные от Крамера 20 тысяч франков и за 5 тысяч франков, переведенные в ноябре 1916 году, вы могли бы делать свою работу и получше. Но там не сказано, что вы вообще ничего не делали.
Антверпен, однако, ничего не сообщал о том, что Мата Хари действительно сделала что-то. Когда Бушардон в осторожно-позитивном духе высказал свои обвинения, он совсем не упомянул об этом обстоятельстве. По его мнению,
Это означало: «Даже если все упомянутое раньше и не соответствует действительности, в одном можно быть уверенным — вас там знают». Но, вероятно, ближе к истине было бы следующее предположение: Антверпен узнал о Мата Хари от Крамера. Это совпадет и с ее собственными показаниями: «Я клянусь, что общалась только с Крамером. Я понятия не имею, в каком бюро он работал, потому что никогда его об этом не спрашивала. Я никогда не бывала в Антверпене. Я никого в этом городе не знаю».
Из ответа на его следующий вопрос Бушардон уже мог бы понять, что Мата Хари сказала правду, утверждая, что она не знала фон Калле, пока не пошла к нему на встречу в Мадриде. Он потребовал информацию об ее поездке из Франции в марте 1916 года. Это был тот месяц, который назвал фон Калле в одной из своих перехваченных французами радиограмм, посланной в Берлин.
— Дата в этой депеше неправильна. Фон Калле спутал март с маем. Я получила свой паспорт только 12 мая. Возможно, ошибка связана с моим немецким произношением. Май и март в немецком языке звучат чуть-чуть похоже.
После капитана Ладу следующим самым важным свидетелем обвинения был полковник Жозеф Данвинь. Так как полковник был в данный момент в Мадриде, Бушардон зачитал Мата Хари данные им под присягой показания.
— Его показания содержат много правды, — сказала она. — Я даже сказала бы, что в основном все, описанное им, соответствует действительности. Только полковник ловко перекрутил характер наших отношений. Он забыл сказать, что он бегал за мной так, что казался смешным. Дважды в день он разыскивал меня в отеле «Ритц». Он при всех пил со мной чай и кофе и постоянно называл меня «моя маленькая» и «мое дитя». Верно, что он не стал моим любовником. Но он все-таки предложил мне жить с ним, чтобы я, мол, осветила его жилище. Человек уровня полковника Данвиня не должен первым бросать камень в женщину, оказавшуюся в беде. Это тем более верно, что однажды он просил меня стать его любовницей. Но я ответила, что принадлежу одному русскому офицеру, за которого хотела бы выйти замуж. Он еще пригласил меня на обед в «Отель д’Орсэ».
И об его убежденности в том, что я работаю на немецкую разведку, я могу сказать только одно — это просто смешно! Если он так действительно думал, то он естественно поостерегся бы на публике показывать ко мне свое расположение так, как он это всегда делал. Он ведь даже попросил у меня как сувенир букетик фиалок и ленточку.
После полковника Данвиня опрашивали еще одного свидетеля — маникюрщицу из отеля «Плаза». Она подтвердила, что Мата Хари рассказывала ей, что терпеть не может англичан и бельгийцев. Еще она что-то говорила о Вердене.
Мата Хари согласилась, что такое могло быть. Возможно, во время маникюра она действительно что-то говорила об этих двух народах, «но я имела в виду только поведение бельгийцев и англичан в этой гостинице. А Верден я определенно не упоминала».
Следующую неделю Бушардон провел, опрашивая других свидетелей обвинения. Те, которые не могли приехать в Париж, протоколировали свои показания под присягой. Среди них был и капитан Вадим Маслов. Мата Хари воспользовалась этим временем, чтобы написать Бушардону еще одно подробное письмо. В нем она снова подтверждала все, что она сказала о полковнике Данвине.