Матабар
Шрифт:
Март смотрел на него без страха, но с сожалением.
— Это обычные люди, Арди, — произнес он с легким прискорбием, но не более того. — Их в Империи живет почти четыреста миллионов. Мы, маги, должны в первую очередь думать о…
— Обычные люди, — выдохнул Арди и, не дослушав мага, разжал руки.
Он вспомнил слова орка, посмотрел на немного ошарашенного Борскова, плюхнувшегося на землю.
« Обычные люди».
Юноша засмеялся. Так сильно, что едва не задыхался. Держался за живот и не мог остановиться.
Смеялся
А может просто плакал.
Или просто смеялся.
Он вообще не понимал, что…
— Пойдем, малыш, — к нему из-за спины подошла Цасара. Она положила ему свою холодную, безжизненную ладонь на плечо и смех как-то сам собой стих. — Пойдем.
Она пошла куда-то в сторону холма, где, как заметил Арди, уцелевшие мужчины, вместе с остатками Плащей и Йонатаном, опирающимся на костыль, рыли землю.
Ардан забрался в вагончик Марта, забрал оттуда книгу и посох, после чего направился за вампиром. Цасара, если не считать несколько странных черных полос на лице и груди, выглядела лучше всех остальных.
— Не ходи за ней, здоровяк, — прозвучало за спиной. Он обернулся и увидел Марта, нервно теребящего край куртки. — Ты маг. И должен думать, как маг. А если пойдешь за ней… Не ходи.
Ардан не понимал, о чем говорит Борсков, но чувствовал себя так, как в тот день, когда делал выбор отпустить тролля и позволить тому съесть медвежат или рискнуть всем и броситься на помощь детенышам.
Он перевел взгляд на Цасару. Та молча стояла и смотрела в даль. Она не ждала его. Не звала. Ничего не говорила.
Ардан снова повернулся к Марту и тут же отвернулся опять. Ему было противно смотреть на этого человека.
Тяжело опираясь на посох, он догнал вампира.
— Это глупый выбор, малыш, — тихо произнесла она. — С ним тебя бы ждало простое и светлое будущее.
Ардан все так же молча продолжил подниматься на холм.
— Но теперь я вижу, что ты действительно правнук Арора, — едва слышно добавила Цасара.
Йонатан встретил его угрюмо, но без лишних слов протянул лопату. Вместе с остальными Арди до самого вечера копал могилы, а затем, когда родственники заканчивали с прощанием, закапывал тела, забрасывая их землей. У каждого захоронения из веревок и обугленных досок они складывали треугольники — священный символ Светлоликого.
Ардан старался ни о чем не думать. Копать, закапывать, вязать треугольники. И так по кругу. Никаких мыслей. Только рутинная работа руками.
Так что когда на небе снова засияли звезды он даже не помнил, как прошел этот день.
Вместе с остальными он стоял у свежих могил и вспоминал слова дедушки… прадедушки.
Его рассказы о том, как после смерти Матабар превращались в своих духов и продолжали жить в их форме в горах Алькады.
В школе же юноша узнал, что в религии Светлоликого души мертвых превращались в свет и на крыльях Вечных Ангелов возвращались к своему
Он размышлял над этим некоторое время, а затем Цасара увела его в сторону. Там они сели на землю вместе с кряхтящим Йонатаном, отложившим в сторону свой костыль и еще тремя Плащами — вот и все, что осталось от их отряда.
— Катерина? — позвал Йонатан.
— Да? — откликнулась стрелок.
— Пошути, что ли, как-нибудь.
— Это я легко! Заходят как-то раз в бар человек, дворф и эльф…
— Не надо! — резко перебил Йонатан. — я передумал…
Несколько минут они провели в тишине.
— Цасара.
— Что?
— Спой.
— Ты же знаешь, Иван, я это не люблю.
— Иваном звали моего отца, мертвяк. Спой уже.
Вампир подняла глаза к звездам и начала петь. И от этого звука у Арди сердце пропустило несколько ударов. Так, наверное, петь не мог ни один человек. Словно ветер звенел в горах, или реки шумели пенными гребнями, а может птица парила в вышине, скользя лишь по ей одной видимым тропам.
Голос Цасары нельзя было описать.
Лишь услышать.
И Ардан слушал.
Я воевал за родину и земли,
Что душу грели и ласкали взор.
Но нас в бою настигло поражение,
И горечь слез не смоет тот позор!
Теперь брожу я по степям и весям.
Служу тому, кто был моим врагом.
Но сердце рвет от застарелой боли —
Увижу ли когда-то отчий дом?
Видал моря я, горы и закаты,
Я слышал шепот ветра на песке.
Но не померкли шрамы от утраты
Любви и дома, что остался вдалеке.
Теперь брожу я по степям и весям.
Служу тому, кто был моим врагом.
Но сердце рвет от застарелой боли —
Увижу ли когда-то отчий дом?
Хотел бы я когда-нибудь вернуться
В тот край, где, знаю, меня ждут.
К любимым видам сердцем прикоснуться
Но годы, не замедлив бег, идут.
Теперь брожу я по степям и весям.
Служу тому, кто был моим врагом.
Но сердце рвет от застарелой боли —