Математика любви
Шрифт:
Ровным счетом ничего! Единственное… В общем, мне трудно выразить словами свои чувства, поэтому скажу лишь, что понимаю вас. И уважаю за то, что вы сделали.
– Благодарю вас, – только и сумел выдавить я. Мы возобновили прогулку. Пройдя несколько шагов, я продолжил: – Должен признаться, я не ожидал – до тех пор, пока не начал писать, – что испытаю такое облегчение оттого, что изложил свои чувства на бумаге.
– Вы закончили свой рассказ на том, что оставили Испанию вместе с армией. Вы никогда не думали о том, чтобы вернуться и разыскать Каталину?
Я
– Простите меня, – быстро сказала она, – мне не следовало спрашивать.
– Нет, нет. Просто я только что получил известие… – Я нащупал письмо в кармане. – Я писал вам… Как раз, когда вы приехали. Вот письмо. Пожалуйста, прочтите его.
– Сейчас?
– Да… Если хотите, конечно. В нем вы найдете все необходимые объяснения. Но оно не закончено. Я не успел дописать его.
– Разумеется, – ответила она и протянула руку. Наши пальцы соприкоснулись, когда она брала письмо у меня из рук.
А я отошел в сторону и устремил взор на небосклон, где облака цвета слоновой кости отливали розовыми, золотистыми и бирюзовыми оттенками. Мне все-таки хотелось проложить некоторое мысленное расстояние – если уж не во времени или пространстве – между последней частью моей истории и тем, что она наконец прочтет ее.
Только когда пара воробьев, копошившихся в пыли неподалеку оттого места, где я опустился на каменный бордюр канавы, проложенной, чтобы скотина не забредала в сады, испуганно вспорхнула, я понял, что ко мне приближается мисс Дурвард.
– Итак, вы не едете в Испанию. – Вот все, что она мне сказала. Я покачал головой, будучи не в состоянии выговорить ни слова из страха, что неординарность ситуации, которую я обрисовал в письме, может пробудить в ней чувство отвращения, которое до настоящего времени ей удавалось скрывать. Она присела рядом со мной.
– Я не стану говорить, что не предложила бы заехать в Керси, если бы знала все. Но вам нужно отправляться в Испанию. И чем скорее, тем лучше.
Меня до глубины души поразила ее горячность.
– Таков был мой первый порыв, вы угадали. Но… но ни за что на свете я не смог бы причинить Каталине беспокойство.
– Да, я вполне понимаю ваши чувства. Но Идоя… Стивен… майор, мне немного известно о таких местах. Моей матери как-то пришлось иметь дело с приютом в Рочдэйле. Они нужны, этого нельзя отрицать. Но Идоя не может быть счастлива там. Мы уедем завтра же утром.
– Я никогда не осмелился бы просить вас об этом. Кроме того, в этом нет никакой необходимости. Я совершенно уверен, что смогу сделать все необходимое, не выезжая отсюда.
Она не стала прямо отвечать мне, а лишь заметила:
– Если вы не хотите столь поспешно менять свои планы, хорошо, мы останемся здесь до послезавтра, как вы любезно предложили нам. Но послезавтра с рассветом мы отправимся в путь.
– Я должен быть вам благодарен, – сказал я. – И я действительно благодарю вас… Но, мне кажется, вы не понимаете… Я приму необходимые меры, чтобы быть уверенным, что с Идоей все в порядке, но не могу нарушить спокойствие
Она глубоко вздохнула и помолчала несколько мгновений. Но потом вновь заговорила:
– Разве Каталина не хотела бы знать, что вы позаботились о благополучии ее ребенка? Она ведь тоже живет под властью римской католической церкви. Скорее всего, она не станет подвергать сомнению ее постулаты и правила, как это можете сделать вы. То есть, конечно, если захотите.
На мгновение я поразился тому, как просто и ясно она все изложила. Но потом сообразил, что она никак не может знать, что при мысли о путешествии в Испанию, где я окажусь так близко от Каталины, я ощутил прилив радости, хотя и прекрасно сознавал, что она беспочвенна. И еще меня охватывал ужас оттого, что я могу потревожить любовь, ставшую основой моей жизни. В свете этих двух соображений я, конечно, не мог отмахнуться и забыть о своем долге перед дочерью, но он значил для меня намного меньше.
Мисс Дурвард пошевелилась, поправляя подол платья, измявшийся, когда она опускалась на каменный бордюр. Потом сказала:
– Простите меня. Кому как не мне лучше всех должно быть известно, что вы не из тех, кому требуется объяснять, в чем состоит его долг. Вы должны понять, что только мысль о ребенке, вашем ребенке…
Голос у нее сорвался. Я молчал. А потом безо всякого удивления вдруг понял, что думаю о Томе, о том, как он потерялся, и о том, как его топтали люди и кони, когда он упал. Вспоминал я и мисс Дурвард, которая внезапно опустилась в кресло в небольшой гостиной и заплакала оттого, что не могла справиться с охватившим ее страхом, страхом из-за ребенка, который даже не был ее собственным.
– Вы правы, – произнес я наконец, – я должен отправиться в Бильбао, и так скоро, как только смогу. Но я бы хотел, чтобы вы задержались здесь подольше. Мне так давно хотелось, чтобы вы – все вы – увидели Керси. И мне неприятна одна только мысль о том, что в глазах вашей сестры я могу предстать негостеприимным хозяином… Да, вам решительно необходимо погостить у меня подольше. Все равно это ничего не изменит.
– Если не считать вас самого. Я бы с радостью задержалась здесь подольше, но как я могу требовать, даже просить, чтобы вы оставались с нами только ради того, чтобы сделать приятное мне и Хетти? Это правда, я с удовольствием погостила бы у вас в Керси, чтобы все здесь увидеть. Но в данном случае мы уезжаем послезавтра.
– Вы очень добры.
Еще некоторое время мы сидели рядом на каменном бордюре, глядя на закат. В кои-то веки у нее не было в руках альбома, и, казалось, вниманием ее безраздельно завладел простирающийся перед нами пейзаж. Над нашими головами медленно проплывали облака, откуда-то издалека прилетела цапля, чудом избежавшая ружей местных рыболовов, и резко взмахнула крыльями, опускаясь в осоке, росшей по берегу ручья. Почему-то я ничуть не удивился, когда мисс Дурвард заговорила снова:
– Благодарю вас за то, что рассказали мне окончание этой истории.