Матисс
Шрифт:
И как бы в подтверждение этих проницательных строк, живопись Матисса переживает пору цветения: „Натюрморт на мраморном столе“ (1941) — светлая гармония белых, зеленых, лимонно-желтых, синих и розовых тонов; „Разговор“ (1941) — блондинка в синем платье на черном фоне; и эта „Женщина с вуалью“ (1942), под вышитым тюлем, нарумяненная розовым;
Танцовщица в синем платье» (1942) с кожей цвета глины; «Танцовщица, сидящая в кресле» (1942), [475] где доминируют лимонно-желтый и миндально-зеленый цвета.
475
«Натюрморт на мраморном столе» (картина, которую Матисс называл «Диапазон») находится в парижском Национальном музее современною искусства, «Танцовщица, сидящая в кресле» — в коллекции Алексины Матисс-Дюшан (Нью-Йорк), другие картины — в частных собраниях.
В
476
В 40–50-е годы Матисс часто обращается к технике декупажа (d'ecoupage — буквально вырезывание; в русской литературе такие произведения назывались то вырезками из бумаги, то наклейками). Из предварительно окрашенных гуашью листов бумаги Матисс вырезал ножницами те или иные фигуры или детали, которые затем наклеивались на новую плоскость.
477
«Фиолетовое платье» — в коллекции Десбург в Суарон-Вервье, «Черная дверь» — в Галерее современного искусства в Цюрихе, «Лютня» — в коллекции Броди в Лос-Анджелесе, «Интерьер. Королевский табак» и «Идол» — в коллекции Ласкера в Нью-Йорке, «Микаэла» — в коллекции Пиро в Нью-Йорке, «Желтое платье и платье из шотландки» — одна версия в нью-йоркском Музее современного искусства, другая — в коллекции Джонас в Нью-Йорке, обе исполнены в 1941, а не в 1942–1943 годах, «Танцовщица на черном фоне в кресле стиля рококо» — в частной коллекции в Париже, «Красный натюрморт с магнолией» — в парижском Национальном музее современного искусства, «Лимоны и камнеломки» — в коллекции Розен гарт в Люцерне, «Лимоны на розовом фоне с геральдическими лилиями» — в нью-йоркском Музее современного искусства.
«Лимоны, китайская ваза, на боку которой играет синяя тень, вызывающая такие таинственно-нежные чувства, что нетрудно представить себе, как впечатлительная женщина проливает над ней слезы. В этой вазе — букет гиацинтов, тоже смягченных тенью, а из него поднимаются странные маленькие рожки каких-то растений. Весь фон, спокойный, темно-красный с неуловимым оттенком фиолетового, покрыт геральдическими лилиями, написанными в полутонах тонкой куньей кистью и словно попавшими сюда из „Карла Орлеанского“, [478] которого рисовал в ту пору Матисс. Это, несомненно, одно из самых завершенных творений художника, созданное в один из самых счастливых моментов».
478
В 1943 году, к которому относится картина «Лимоны на розовом фоне с геральдическими лилиями», Матисс приступил к оформлению «Стихотворений Карла Орлеанского», вышедших в 1950 году. На нескольких разворотах Матисс использовал прием декоративного объединения текста, написанного художником на одной странице, с крупными лилиями на другой.
Для искусствоведа, критика и художника этот номер «Verve» вдвойне интересен тем, что наряду с репродукциями картин Анри Матисс показывает составные элементы своей палитры. [479]
«ВОТ ЭТО И ЕСТЬ МАТИСС!»
Молодость. Как все великие старые мастера, как все чародеи искусства и поэзии, достигшие совершенства в своем мастерстве, Анри Матисс не перестает о ней размышлять. В пору, когда жизнь клонится к закату, как прекрасно обратиться к будущему и воскликнуть вместе с Виньи:
479
Специальный выпуск «Verve» (№ 13) 1945 года, озаглавленный «О цвете», включает в себя цветные воспроизведения картин 1941–1944 годов и диаграммы, сделанные самим Матиссом с целью колористического анализа этих картин.
«Молодые потомки того, кто живет и любит вас…»
30 августа 1945 года Матисс уточнит свою мысль, обращаясь прямо к молодежи:
«Молодому художнику, который не может освободиться от влияния старшего поколения, грозит трясина.
Чтобы уберечься от колдовских чар творчества своих непосредственных предшественников, которых он ценит, он должен искать новые источники вдохновения в творениях различных цивилизаций в соответствии со своими симпатиями. Сезанна вдохновлял Пуссен.
Художник, если он тонко чувствует, не может утерять то, что унаследовано от предыдущего поколения, так как он несет это в себе независимо от себя самого. И тем не менее ему необходимо освободиться от этого, чтобы выразить себя и дать что-то новое и свежее…
Молодой художник имеет полное право полагать, что ему нет необходимости все изобретать, он обязан прежде всего упорядочить свои мысли, примирив различные точки зрения, выраженные в тех прекрасных творениях, которые его впечатляют, и вместе с тем ища у природы ответа на свои вопросы.
Постигнув средства выражения, художник должен задать себе вопрос: „Чего же я хочу?“, и идти в своих поисках от простого к сложному, пытаясь дать ответ на этот вопрос.
Если он сумеет сохранить искренность наряду с глубоким чувством без плутовства и снисхождения к себе, любознательность не покинет его, равно как сохранятся до глубокой старости и рвение к нелегкой работе, и потребность в познании.
Нет ничего лучше этого!» [480]
«Познать молодость» — таково намерение мастера, полностью овладевшего своими возможностями.
«Я работал годами, — признается он Арагону, — чтобы сказали: „Вот это и есть Матисс“».
Он задает Арагону вопрос и сам же отвечает: «Разве не является рисунок синтезом, завершением ряда удержанных и собранных мозгом ощущений, приводимых в действие каким-то одним последним ощущением, так что я выполняю рисунок почти бессознательно, как медиум?»
480
Henri Matisse. De la couleur. — «Verve», vol. IV, № 13.
Он говорит о «грозовом разряде», тонким теоретиком которого однажды проявил себя Андре Лот, прозорливо написавший в 1939 году об эволюции Матисса: «Мы видели, как на протяжении двадцати пяти лет один из самых одаренных художников нашей эпохи постепенно отрекался от своих первых побед — побед, достигнутых непроизвольно, благодаря чистому инстинкту, когда никакая дисциплина не препятствует его порыву, — и для лучшего самовыражения и придания своей идее самой совершенной формы сознательно отказался от блестящих находок».
С редкой проницательностью проанализировал механику этого настойчивого стремления к очищению Андре Лежар: «Все творчество Матисса, „порождение ослепительного света“», о чем говорил Аполлинер, представляет самоисчерпывание. Оно отмечено непрерывным стремлением ко все большему упрощению, к почти абсолютному отречению. Это стремление к чистоте не есть признак аскетизма и иссякнувшей способности чувствовать, напротив, оно является выражением уверенной силы, способности к созиданию, которая пренебрегает случайным, жертвует бесполезным и удерживает лишь основное. Териад справедливо сказал: «Любое произведение Матисса представляет собой то, что остается после ряда динамических поисков и добровольных жертв. Оно — то, что остается, то есть то, что непреходяще. Это все, что требуется… Истинное богатство — это не изобилие, а избрание, выбор, обладание тем, что важно, тем, что поистине важно, только тем, что важно».
ЛЮБОВЬ К ПТИЦАМ
В 1942 году Н. Ведрес [481] посчастливилось застать еще «Матисса среди его полотен и его птиц…» О птицах он только что рассказывал жителям Ниццы… С удивившей всех готовностью тот, кого уже называли «отшельник из Симье», спустился однажды со своего холма, чтобы рассказать о птицах, только о птицах.
Настал день, когда на втором этаже Режины, увы, не стало больше птиц, и сам Матисс оплакивал их в письме к Андре Верде: «Несколько лет тому назад здесь, в этой большой комнате, было больше трехсот птиц. Попугайчики, дрозды, голуби, редкие породы. Они порхали в вольерах… Голуби вообще свободно летали по комнате. Казалось, что находишься в лесу».
481
Ведрес Николь(1911–1905) — деятельница французского кино и романистка.