Матрешка в перьях
Шрифт:
– Шок у людей проявляется по-разному, – возразила я.
– И куда красавчик подевал покойницу, когда пришел в себя? – прищурился мой друг. – Или он сошел с ума, сидит около нее в укромном месте и рыдает? Вот только ты абсолютно уверена, что парень был на тусовке у Жанны.
– Да, именно так, – кивнула я.
– Жаль, Лампудель, что ты как следует не рассмотрела жертву, отчего не получилось сделать фоторобот, – вздохнул Костин.
– Ну извини, оплошала! – фыркнула я. – Интересно, как бы ты повел себя, если бы рядом с тобой стали падать люди, сраженные выстрелами, а ты увидел у бедняг дырки во лбу и под глазом и понял, что в одном из домов засел снайпер? Я говорила,
– А вот сумку ее из крокодиловой кожи с замком-ящерицей ты приметила, – хитро улыбнулся Вовка.
Я, сама не понимая почему, принялась оправдываться:
– Но это же было до выстрелов, когда она только выпорхнула из машины. На ней еще были туфли из новой коллекции «Прада» и платье от «Валентино». Совсем не бедная девушка. Когда мы с Вениамином стояли на тротуаре, я не нервничала, вот и разглядела детали. Но внешность ее описать не могу. Она была в темных очках, ветер трепал ее длинные волосы, они падали на лицо. Когда прогремел первый выстрел, я запаниковала. По-твоему, мне следовало, сохраняя олимпийское спокойствие, вынуть мобильный, сфотографировать трупы и мужчину, уволакивающего тело блондинки?
– Ну на это я, конечно, не надеялся, – хмыкнул Костин. – Но иметь сейчас снимки было бы здорово. Без них трудно поверить в твой рассказ. Слышала поговорку: нет тела – нет дела?
– Очень скоро я назову тебе фамилию погибшей! – вспыхнула я.
– Да ну? – изумился приятель. – Интересно узнать, каким образом ты выяснишь ее?
Я молча отвернулась к окну.
– Пошли, – скомандовал Вовка, – нас ждут Будановы.
– Подожди, – попросила я и начала рыться в сумочке. – Ну надо же! Хотела попудрить носик и не могу найти косметичку. Похоже, я ее потеряла. Вот жалость!
Глава 16
– Моя дочь пропала? – ахнула Вера Петровна, выслушав Костина. – Боже! Я говорила! Предупреждала! Нельзя Женечке одной жить, случится беда! Ваня, сделай что-нибудь!
Иван Сергеевич исподлобья посмотрел на Володю.
– Кто, кроме вас, знает о происшествии? Полиция в курсе? Пресса?
– Тебя только это взволновало? – зарыдала жена олигарха. – Боже, что с нами теперь сделает…
Вера Петровна закрыла лицо руками.
– Кого вы боитесь? – быстро спросил Костин.
– Супруга напугана, ей лучше лечь в постель, – отрезал Иван Сергеевич.
– Нет, ей придется остаться, – возразил Костин. – Нам понадобятся ответы на многие вопросы.
– Будет достаточно, если я поговорю с вами, а Вера должна уйти, – уперся Буданов.
Я встала с дивана, подошла к креслу, в котором рыдала хозяйка дома, села перед ней на корточки и тихо спросила:
– Вера Петровна, вы полагаете, что кто-то может причинить вам вред из-за исчезновения удочеренной девочки?
– Вон! – заорал олигарх. – Встали и ушли отсюда немедленно! Сергей, Александр, выведите этих придурков из дома!
Нина вскочила на ноги.
– Папа, значит, это правда? Женя вам не родной ребенок?
В гостиную вбежали охранники.
– Уходите! – крикнула им Нина.
Парни в строгих костюмах глянули на Ивана Сергеевича. На минуту в комнате повисла напряженная тишина, которую прерывали судорожные всхлипывания Веры Петровны.
– Мы, конечно, можем покинуть ваш дом, – вздохнула я. – Но… Не знаю, Иван Сергеевич, как вы относитесь к Евгении, и все-таки думаю, что добрых чувств в вашей душе больше. Что, если до нее дотянулись руки врагов из очень далекого прошлого, из тех лет, когда ее звали Мариэттой? Вчера, судя по всему, похититель не собирался причинять вреда Эжени, даже оставил ей мобильный. Однако как будут развиваться события сегодня?
– Сколько лет исполнилось Евгении на момент удочерения? – звенящим голосом спросила Нина.
– Пять, – коротко обронил Володя.
– Вот оно что… – Нина расхохоталась. – Ну, наконец-то все выяснилось. Я-то переживала, не могла ничего понять, себя винила! Похоже, папочка, вазу ты сам кокнул?
– О чем речь? – не понял Костин.
Его жена закинула ногу на ногу.
– Отец был помешан на Японии. Он собирал фарфор Страны восходящего солнца. Вот в этой комнате, где мы с вами сейчас сидим, раньше находился музей. Здесь стояли специальные витрины, поддерживался особый температурный режим. Коллекция была обширной и очень дорогой.
– Куда же она подевалась? – удивилась я.
– Отец внезапно охладел к японской посуде, – пожала плечами Нина. – Когда это произошло и куда он дел экспонаты, я понятия не имею, потому что не жила тогда с родителями. А вновь очутившись в отчем доме, увидела вместо музея гостиную и очень удивилась. Мама объяснила: «Папа устал от погони за раритетами, продал коллекцию».
– Мои привычки и хобби никому не интересны, – резко заявил олигарх. – Замолчи.
– Ну уж нет, – ухмыльнулась Нина, – меня тебе не заткнуть. С чего у папеньки началась япономания, я понятия не имею, но справедливости ради отмечу: на семью его шиза не распространялась, ни от жены, ни от детей он не требовал поклонения Японии, весь Токио существовал только на его личной половине. Мне с пеленок внушали: не ходи к папе в кабинет, там коллекция древнего фарфора. Я туда и не совалась. Зачем? Отношений у нас никаких, мной отец не занимался, сказок на ночь не читал, лошадку не изображал. По пальцам можно пересчитать случаи, когда он обо мне вспоминал: день рождения, Новый год, Восьмое марта. Вот тогда он дарил мне букет и коробочку с серьгами или кольцом. В остальное время гуляй, Нина, лесом.
– Не говори так, – слабым голосом попросила Вера Петровна.
– Разве это не правда? – прищурилась дочь.
– Отец зарабатывал деньги, поэтому не мог качать твою коляску или посещать утренники в детском саду, родительские собрания в школе, – бросилась на защиту мужа Вера. – Сиди он дома, не видать бы тебе ни собственной громадной детской, забитой игрушками, ни красивой одежды. И хорошего образования тебе бы никогда не получить. О колледже Аккермана даже мечтать бы не пришлось.
– Вот! – обрадовалась дочь. – Речь как раз идет об английской школе. Да, я плохо успевала в младших классах. Меня по неизвестной причине возненавидела училка. Как же она меня изводила… Вызовет к доске и начнет: «Буданова, читай стих. Хотя ты его, конечно, не выучила. Думаешь, богатый папочка пристроит глупую доченьку в университет? Или мужа ей купит? Давай, декламируй! Сейчас послушаем твои «э… э…» да «ме… ме…» Не молчи, промычи хоть слово. Дети, поможем двоечнице, хором проскандируем: «Нина-Нина – мычи стишок!»
Жена Костина повернулась ко мне:
– Я пыталась рассказать о поведении Раисы Ивановны, но мама мне не верила, отчитывала: «Педагог работает в школе всю жизнь, никто о ней, кроме тебя, плохого слова не сказал. Не смей врать, учи уроки!» Первый, второй, третий классы я едва закончила. Мама страшно злилась. И в конце концов решила наказать ленивую дочь. В июле она с пятилетней Женей уехала отдыхать на море, меня оставили с няней в Москве. Через две недели папа вернулся домой неожиданно рано. Помню тот день так, словно все было вчера. Сейчас расскажу, что случилось, слушайте…