Матриархия

Давыденко Павел

– Угу.
– Меня охватило возбуждение, как перед сдачей экзамена, или нет - перед дракой. Муршаки пощекотали пах и скрылись в недрах трусов. Желудок дрожит, неприятно сжимается.

Вниз неохота. Но проверить надо.

Встретились с Рифатом глазами. Надо значит надо.

Медленно спускались, готовые в случае чего драпать назад. Помню, с пацанами залазили в сад к Семенычу, за яблоками. А Семеныч шмалял по нам всегда - солью. Кольке раз в задницу попал, так тот бедняга неделю сидеть не мог и спал на животе. Лежит ли Коля до

сих пор в своем погребе?

Вот и сейчас ощуение, будто лезу в чужой двор за яблоками. Сейчас залает собака, бросится. Или Семеныч появится со своим ружьишком и пальнет.

И вот мы уже на углу поля. Трава по щиколотку и все кочки заросли. Уж не знаю, реально ли тут сыграть матч без единого перелома.

Кто бы здесь не гонял мяч, полю больше не видать футбола. Грустно.

Ближайшая к нам женщина - как раз та, с обвисшей кожей. Толстуха. Чем-то напоминает тетю Валю, соседку Юрца. Усики под крючковатым носом, глазки щелочки.

Кустистая промежность. Как-то так у меня зрение устроено, что взгляд сам тянется к пикантным местам. Обилие лобков, груди, в основном обрюзгшие.

А вот вполне себе сексапильная девчонка. Хоть сейчас буди и... кхм.

– Цыпочки... Вот это да!
– пробормотал Рифат сзади.
– Ты только представь!

Я кивнул. В рощице на деревьях покрикивали вороны, а здесь - звенящая тишина, прерываемая лишь сопением и сонным постаныванием. И клубится над полем что-то невидимое, как тусклые лучи проектора. Волосы на затылке шевелятся, и даже зубы вибрируют, как возле трансформаторной будки.

– Что мы с ними будем делать?
– спросил я.

– Как - что? Мстить. Убьем как можно больше тварей. Разрежем на куски.

– Больно ты кровожаден, - пробормотал я, хотя сам думал примерно о том же. Прямо как в террариуме, когда смотришь на ядовитую гюрзу и знаешь, что всего один укус и все. Змея водит из стороны в сторону головой, мелькает язык... и хочется схватить топор и разрубить ее пополам.

– Чего церемониться? Вспомни, что они делали... могли сделать с нами. Они и сейчас разорвут тебя, стоит им только открыть глаза.

– Этого и боюсь. Может, оставить их в покое?
– протянул я.

Поле так кажется куда больше, чем обычное футбольное. Тела в два слоя, серо-лиловые, синюшные, переплетенные меж собой. Подплавленные и склеившиеся манекены.

Пахнет специфически, как от разогретых на солнце, вспотевших бомжей.

– Нам нужно топливо... горючее, - протянул Рифат.
– Сжечь их к чертовой матери.

Он еще что-то бормотал, а я отключился. Теперь слышал объемный гул, вроде колокольного, аж грудина сжалась, и засосало под ложечкой. И такой звук странный в ушах, вроде постукиваний метронома.

Рифат тем временем присел и, ухмыляясь, пощупал грудь девчонки.

– Мягонькая... Только как же от них прет!
– Он провел кончиком лезвия по груди девушки, от ключицы до соска, и тут же заблестела неровная красная ниточка.
–

Ну да ладно, мы тоже не розами пахнем... Сышь, не просыпается. Может заколоть?

– Оставь. Ты ничего не чувствуешь?
– спросил я.
– Такого... странного?

– Если ты еще сомневаешься, - Рифат обвел поле свободной рукой, - это все очень странно.

– Да нет, я не об этом... ладно, неважно.

– Надо поискать горючее. Совершим небольшой саботаж.

Спорить бесполезно, а вернуться в «лагерь» мы все равно не можем. А жрать нам что-то надо.

Безусловно, идею подал я, Рифат бы не додумался. Он вообще редко пользуется мозгом, больше под действие заточен: бежать, драться, крушить.

В десяти минутах ходьбы от футбольного поля проходит трасса. Мы побрели по ней, обходя покореженные остовы легковушек, фургончиков и грузовиков, с выбитыми стеклами. Под ногами скрипели прозрачные крошки, то и дело пролетали мимо вороны-падальщики. Как все-таки странно, что близ футбольного поля их нет.

Рифат подошел к погнутому, заляпанному грязью знаку. Изогнул спину и прочитал, шевеля губами:

– Лер-мон-то-во. Нам видно, туда. Там должно быть, по-любому.

– А если там неспящие бабы?

– «Неспящие в Сиэтле», - пробормотал Рифат.

– Что?

– А? Да так - фильм вспомнил. Только не помню про что. Том Хэнкс играет.

– Причем тут Том Хэнкс? Ты вообще, о чем думаешь?

– Нам туда, - Рифат махнул ножом. Мы свернули с трассы на узкую улочку. Домишки, домишки. Дерево, и на нем чернющие куски, лохмотья. Мешок, набитый гнилыми потрохами.

Не на одном дереве, а везде.

Провод сжимает пальцами кисть, узловатая, гнилая. Рядом сидит ворон и изредка поклевывает ее, косясь в нашу сторону. Ветер дует, и кисть покачивается, будто заигрывает с птицей.

Я сразу вспомнил того мужчину, что удавился на собственном галстуке и болтался на ветке. Как давно это было, в то же время - будто сутки назад, не больше.

– Они тут... Тоже здорово веселились, - прохрипел Рифат, прикрывая нос кистью.
– Фу-у!

Перед нами вырисовался пустырь и... тоже «Роснефть». Вывеска болтается, электронное табло с ценами завалилось. Вспомнил, как мы тогда заправляли «Шанс»... И ту «спортсменку», как она раскидывалась блинами. И мужика, который мог бы залезть к нам в салон. Может, он сейчас бы стоял с нами и тоже вспоминал, как тогда рванула заправка.

Грузовик сбоку, с оранжевой бочкой и надписью ОГНЕОПАСНО вдоль борта.

– В нем должен быть бензин!
– Рифат потрусил к грузовику.
– Должен быть! Как проверить? Ты же работал на заправке? Нам хотя бы канистру...
– Рифат прыгал вокруг бензовоза как туземец.

– Ты не кричал бы.
– Я шагнул к грузовику, оглядываясь.
– Вдруг они...

– Они спят все вместе. В городке никого нет, - он заглянул под цистерну, потрогал сухую трубу, к которой присоединяется шланг.