Матриархия
Шрифт:
Рифат показывает мне два пальца, как в фильмах прямо. Тыкает в сторону мародеров, а потом тычет себе в кадык.
Он что, хочет их кокнуть? Одна из паршивых его идей, за все время.
Но я его понимаю. Нам нужны автоматы.
У него в руке камень. Рифат горячо шепчет мне в самое ухо, едва касаясь губами:
– Отвлеки их, спроси что-нибудь. А я обойду сзади...
Теперь он смотрит мне в глаза. Слышу шелест листьев под толстыми подошвами, слышу треск сучьев. У меня трясутся поджилки. Выйти и сыграть роль? Тогда нам
Вижу себя в «насекомовских» глазах Рифата. Два жалких грязных человечка. Кажется, Рифат знает все эти мысли, он все чувствует. Он ведь пошел за мной в дом каннибалов, не бросил меня одного. Значит, и я не имею права отказаться. Этих ребят было больше, значит, могут прибежать остальные. Во всяком случае, мне казалось, что их больше.
– Спишь что ли?!
– прошипел Рифат мне в самое лицо, и наваждение спало. Капелька слюны на щеке, холодит неприятно. Хотел стереть, но под взглядом Рифата как-то стыдно.
Я чуть ли не кубарем скатился по небольшому склону. Тут же куча взглядов, ощупывают, а еще я чувствую нацеленные на меня дула автоматов. Черт его, почему «противогазы» не стреляют сразу же. Может, у них приказ, или там они зеленые юнцы, и растерялись.
А может быть, Бог в какой-то момент отошел от наркотика, на пару секундочек, и в спешке распылил над миром удачу. Как спрей из баллончика, от комаров.
– Стоять!
– выкрикнул тот самый, с хоботом. Второй молча передернул затвор. У меня в желудке задвигался еж, рассерженный - оттого что разбудили.
– Я свой... Свой...
– Какой такой «свой»?
– голос у Противогаза звучит глухо, стекла-кругляши поблескивают. Кажется что под тонкой резиной совсем не человеческое лицо, да и вообще - нет никакой резины. Это и не противогаз вовсе.
– Какого черта? Ну-ка, вставай!
Я вспомнил вдруг Олю. Как мы с ней тогда целовались, на мягком ковре опавших листьев, и как тогда раздался похожий голос, и как мы тогда густо покраснели. Где она теперь? Встретимся ли мы?
Вопрос этот стучал в висках вместе с пульсом, выдалбливая череп.
– Пристрели его сразу. Из этих тоже, наверно, - мычит второй. Он побольше, пошире в плечах, эдакий крепыш. Рукава закатаны, предплечья густо поросли волосами. Противогаз все еще колеблется. Что-то хрустит за деревьями. Я слышу, а эти двое - нет. Это вполне можно принять за полет грузной вороны.
– Да я ж сам к вам... Пустой вообще, - встаю, и обе руки поднял над головой. Два дула даже не думают опускаться. И смотрит на меня чернота, из матово поблескивающих колец.
– Стоять на месте! На месте, стоять!
– хором орут. Автоматы прыгают у них в руках, того и гляди раздастся трель. У меня дрожат колени. Сильно дрожат, и это невозможно контролировать.
Хруст, треск...
– Эй...
– Здоровяк разворачивается, Противогаз смотрит в его сторону. В это же мгновение я бросаюсь на него и впечатываю в скулу кулак. Резина
Кружатся сбитые листья, вороны рассержено каркают, а Рифат и здоровяк катаются по лесной подстилке.
Удар получился не таким мощным, как я предполагал, все-таки диета последних дней не прошла даром. Но я бью еще и еще. Один кругляш стекла треснул и осколки вдавились внутрь. Противогаз верещит. Помню, гонял нас физрук в противогазах, психопат. В них и дышать-то тяжело, не то что драться.
Я машу кулаками, не наугад, а вполне целенаправленно. Автомат улетел в кусты и, тренькнув о ствол дерева, затих. Еще одна трель разрезала тишину рощи. Разбитые стекла противогаза изнутри забрызгала кровь. Сбоку камень... Рифатовский камень.
Поднимаю, опускаю. Чавк! Чавк! Еще раз и еще. Опускаю на лоб Противогаза, на переносицу.
Когда играешь в футбол, все вокруг перестает существовать. Есть только мяч и противники. Ворота и площадка это тоже - противники. Одни не хотят пускать в себя мяч, а вторая норовит закончиться в самый неподходящий момент.
Но когда ты по-настоящему в игре, для тебя ничего не существует. Ты даже не знаешь, как тебя зовут, ты - чистое животное. Только движение, движение и рефлексы, доведенные до автоматизма.
Так и сейчас. Я ничего не слышу, и бью, бью. Меня тянут за куртку, отмахиваюсь и продолжаю месить - как тогда, тетю Свету, - бью до тех пор, пока лицо не становится освежеванным фаршем, в обрывках резиновой оболочки. В крови, и на лице капельки тоже.
– Хватит! Хватит! ХВАТИТ!
– кричал я. А после понял, что звук доносится со стороны. Это кричит Рифат.
Я выронил камень и упал на колени, всхлипывая. Рифат что-то говорит еще, хлопает меня по плечу, но никакой радости от ПОБЕДЫ я не испытываю. Да, у нас теперь есть автоматы. Да, нас не застрелили. Но тут уже несутся ответные трели, слышны голоса за деревьями, и Рифат подхватывает меня за воротник.
Что-то мелкое и въедливое взвизгнуло над самым ухом. Рифат пригнул меня и увлек за собой, его пальцы сдавили мою шею, на стыке с затылком. Один автомат мы так и оставили в кустах, даже «магазин» не сняли. Это значит, что патронов у нас меньше тридцати. И стоило ради этого так рисковать?
Колет в боку, легкие трепыхаются в груди, как порванные флагштоки, и охота выплюнуть эти бесполезные обрывки.
Пульс тычется в затылок. Бежать, бежать... Ветки хлещут по лицу, ноги запутывают корни. Один раз я упал плашмя, и, наверное, без помощи Рифата встать бы не смог.
Но он подтянул, схватил меня. Мог бы бросить уже сколько угодно раз, и зная его... Но не бросает.
Непонятный человек, все же.
Крики стихли где-то позади. Хотя вряд ли бы я мог что-нибудь слышать: так сильно колотилась кровь в ушах.