"Матрица" как философия
Шрифт:
Вернемся к вопросу, который управлял скрытыми побуждениями Нео; Маркс бы расширил объяснение Морфеуса. Разумеется, Матрица — это мир иллюзий, целью которого является контроль над людьми. Кроме того, Матрица — это суммарная «энергия труда» всех людей, вырабатываемая каждый день и каждый час. Каждый образ и каждый запах в Матрице — это продукт труда людей. Необъяснимым образом эта реальность «становится фетишем» или, как говорит Сайфер, блаженным неведеньем. Как было сказано в цитате из Маркса, «отношения между производителями, в которых осуществляются их общественные определения труда, получают форму общественного отношения продуктов труда». Иными словами, классовое единство мировой рабочей силы скрывается товарным «миром иллюзий», с которым мы сталкиваемся напрямую. Рабочие не могут объединиться потому, что их общий опыт как класса трудящихся скрыт за слащавыми вкусами, звуками и внешностью товаров. В бифштексе, который ест Сайфер, нет ничего мистического. Он прекрасно знает, что сочность и вкус поставляются «электростанцией». Но он больше не может
ОТ ЧЕГО МЫ ДОЛЖНЫ ПРОСНУТЬСЯ?
Является ли «Матрица» частью «неподдельной» капиталистической Матрицы? Марксисты XX века Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно дали бы утвердительный ответ. В своем эссе «Культуриндустрия: Просвещение как обман масс» они утверждают, что средства массовой информации — радио, телевидение и кино — поднимают на новый уровень «товарный фетишизм» в капиталистическом обществе. [175] Настоящий мир иллюзий — это «неземной мир» голливудских ценностей и корпоративных торговых марок, навязывающий нам свою приторную сладость, и марксисты хотят, чтобы мы «очнулись» от него. Парадоксально, но «Матрица» является частью той индустрии культуры, против которой выступают Хоркхаймер и Адорно. Но как такое возможно? Кажется несомненным, что это фильм об эксплуатации и широкомасштабном сопротивлении. Или все же нет? Одной из самых сильных идей Маркса относительно эксплуатации рабочей силы при капитализме является теория прибавочной стоимости. Маркс хотел выяснить, как и откуда капиталисты получают прибыль. Досконально изучив все аспекты капиталистического производственного цикла, он пришел к следующему выводу: капиталисты получают прибыль, или прибавочную стоимость, платя рабочим меньше, чем те заслуживают. Обычно считается, что для получения прибыли необходимо точно улавливать ритм изменения спроса и предложения — капиталисты, мол, продают товар, когда могут назначить цену, превосходящую стоимость производства. Маркс понимает, что это случается слишком редко, чтобы быть постоянной основой получения прибыли. Он также понимает, что стоимость сырья, необходимого для производства, постоянна. Единственная величина, которую капиталисты могут регулярно изменять, — плата за труд. Маркс утверждает, что капиталисты стараются платить рабочим столько, чтобы те едва могли сводить концы с концами, остальное они оставляют в своих руках. Если трудящийся отрабатывает восьмичасовую смену, ему обычно платят за пять или шесть часов: оставшиеся два-три часа являются источником прибыли капиталиста.
175
Эссе из книги Макса Хоркхаймера и Теодора Адорно «Диалектика Просвещения».
«Матрица» — незабываемый фильм, но даже он не может убедить зрителей «проснуться» и бороться против эксплуатации, которая превращает большинство из нас в «коппертопы» реального мира. Ему это не удается, в частности потому, что в нем не показано, чего лишается человечество, подключенное к Матрице. Возможно, взаимоотношения двух разумных видов—людей и машин — не являются символичными, и мир иллюзий, в который хочет вернуться Сайфер, не так уж плох. Он выглядит достаточно стильно и урбанистически, в нем есть «действительно хорошая лапша», стабильная работа и прикольные ночные клубы. Людям приходится вырабатывать энергию, но Матрица так красочна и имеет неограниченную пропускную способность! Иными словами, люди работают и получают ровно столько, сколько заслуживают.
Если бы «Матрица» содержала марксистский призыв проснуться, мир иллюзий Матрицы был бы снят в черно-белых тонах, символизируя степень эксплуатации машинами энергии «коппертопов». Если бы Матрица была черно-белой, а «реальный» мир «Навуходоносора» — цветным, возможно, революционное будущее, за которое боролось человечество, выглядело бы ярким и красочным, как страна Оз, когда Дороти попрощалась с Канзасом.
19. СИМУЛЯЦИЯ В «МАТРИЦЕ» И ЭПОХА ПОСТМОДЕРНА
Дэвид Веберман
Рассмотрим следующую гипотезу: между 1966 и 1974 годами мир изменился. Можно сказать, что именно наш мир изменился. И существенно. Хотя это и не бесспорно, многие ученые и историки верят в то, что в течение этих лет мы вступили в новую эру, оставив позади эпоху модерна, и обнаружили себя в совершенно иных обстоятельствах. Сейчас мы находимся в том времени, которое описывается как эпоха или состояние постмодерна.
Что произошло? Множество вещей. Деиндустриализация, переезд населения в пригороды, значительный рост эластичности накопления капитала, приведший к тому, что сейчас нам известно под названием глобализации. [176] В искусстве и архитектуре идеалы чистоты и глубины уступили место иронии и игре масок, в то же время различение между высоким и низким (или популярным) искусством начало казаться неоправданным и странным. Вспомним Энди Уорхола и Мадонну. Что касается философии, многие пришли к отказу от веры в твердый эпистемологический и этический фундамент, непоколебимый аксиоматический базис, поддерживающий наши знания и ценности. И очевидно, важной составляющей этого процесса стали технологии.
176
Идея «эластичного накопления», как и выражение. состояние постмодерна», заимствованы из одной из лучших книг по этому вопросу: Harvey D. The Condition of Postmodernity. Cambridge (USA), 1990. В книге Харви предлагается более точная дата начала эпохи постмодерна. На стр. 39 Харви ссылается на Пола Дженкса, который говорит, что эпоха модерна закончилась в 15.32 CST (центральное стандартное время — 6 часов относительно всемирного времени. — Примеч. пер.), 15 июля 1972 года в Сент-Луисе. Миссури, со сносом модернистского жилого квартала Pruitt-lgoe.
В конце концов все это оказало свое влияние на наши мысли, чувства и желания. А как могло быть иначе? Сущность человеческого опыта подверглась и продолжает подвергаться трансформации. Идея состоит в том, что, лишенные реального понимания собственного места, мы стали в собственном мире духовными кочевниками. В мире, лишенном серьезности, мы перестали верить и стали циниками. В мире, где есть конструирующие реальность наркотики, наши личности стали пластичными, утратили свою подлинность, которая превратилась в мистификацию. И в абсолютно опосредованном мире мы… кто же мы? Этот вопрос приводит нас к Матрице, а именно к фильму братьев Вачовски «Матрица» и к сети преломленных образов, которой, бесспорно, все мы опутаны до невиданной ранее степени (насколько мы вообще способны увидеть это). Назовем это истиной, назовем это реальностью, назовем это кроличьей норой. Если фильм обо всем этом, тогда он действительно посвящен нашему взгляду на самих себя, на то, какими мы сейчас являемся и как можем измениться в скором времени.
«Матрица» вышла на экран в 1999, а не в 1969 году. По этой причине она легко вступила в резонанс со зрителями. И мы понимаем это, мы признаем за этим фильмом силу не только футуристической научной фантастики, но и комментария к вопросу о том, кто же мы такие. Это не первый фильм (или иное произведение искусства), обращающийся к данной тематике, но это, возможно, наиболее характерный (имплицитно) философский фильм, обращающийся к одной из главных особенностей постмодернистского опыта: смазанной или исчезающей границе между реальностью и симуляцией.
То, что «Матрица» посвящена рассказу об этой исчезающей границе, несомненно. Указания на это разбросаны по всем диалогам фильма. Да и авторы дают намек в самом начале. В сцене, где в квартиру к Нео приходят хакеры, которым нужна некая цифровая информация, герой достает товар из полого изнутри тома, который нам показывает камера и который оказывается книгой Ж. Бод-рийяра «Симулякры и симуляция» [177] — постмодернистской работой, посвященной разрушению реальности и замещению ее симулированными образами. Хотя фильм и интересуется этой исчезающей границей, не вполне очевидно, что именно он говорит (или, скорее, показывает) по ее поводу. Неясно также, что именно постмодернистского или нового есть в сюжете фильма как аллегории нашего времени. Данное эссе пытается разглядеть эту границу, заглянуть в кроличью нору и увидеть, кем мы стали.
177
Первое издание: Baudrillard J. Simulacres et simulation. Paris, 1981. Слова Морфеуса далее в фильме («Таков сейчас мир. Добро пожаловать в пустыню реальности»), возможно, тоже были вдохновлены Бодрийяром, для которого постмодернистская Америка — одна большая пустыня, где «вы освобождены от всего глубокого… сверкающая, подвижная, поверхностная нейтральность, сомнение в значении и глубине, сомнение в природе и культуре, внешнее киберпространство, без всякого происхождения, без точек опоры» (см.: Baudrillard J. America. London, 1988. P. 124, 1—13, 66–71, 123–126; Baudrillard J. The Gull War Did Not Take Place. Bloominglon, 1995).
Мой метод состоит в том, чтобы рассмотреть четыре тезиса, или предположения, являющихся возможными интерпретациями того, о чем фильм повествует, что предлагает или показывает в отношении разделения реальности и симуляции в наш век высоких технологий. Вот эти тезисы:
I. Невозможно окончательно установить различие между реальным и нереальным.
II. Реальность может быть смоделирована и усовершенствована.
III. Смоделированная, или виртуальная, реальность может быть (и, вероятно, будет) предпочтительнее нормальной реальности.
IV. Смоделированная реальность метафизически так же (если не более) реальна, как и «неподдельная» реальность.
Нам не следовало бы с самого начала утверждать, что все или отдельные эти предположения соответствуют действительности. Задача состоит в том, чтобы осмыслить признание фильмом этих положений или его заигрывание с ними, а также осмыслить то, в чем он усматривает характерные черты эпохи постмодерна, противопоставляющие ее всей предшествующей истории. Есть надежда на то, что в конечном итоге наша кроличья нора станет более понятной.