Мавритания
Шрифт:
Другой горный массив, расположенный рядом с Адраром, — Тагант. Он достигает всего 300 метров над уровнем моря, тогда как Адрар поднимается более чем на 800 метров. Свежий ветерок постоянно дует в Адраре, подтверждая, что горы эти находятся на большой высоте. Это особенно чувствуется ночью, когда температура опускается до 5 °C и приходится доставать все имеющиеся теплые вещи, чтобы не замерзнуть на раскладушке, стоящей прямо под усеянным звездами небом. С Адраром мы знакомимся в холодное время, которое длится здесь почти полгода, и, несмотря на это, в полдень — труднопереносимая жара: температура достигает 50 °C, а черная скалистая земля накаляется до 70 °C. Через тонкие подошвы сандалий чувствуется такой жар, как будто ходишь по раскаленной кухонной плите. Почти все мавры носят кожаные сандалии. В последнее время фирма «Батя» заполонила Сахару специально сделанными для здешних условий пластиковыми, прочными и в то же время дешевыми сандалиями. В центре пустыни я встретила стоянку, где все мужчины, женщины и дети ходили по раскаленным камням босиком так, будто гуляли по прохладному мягкому лугу.
Пустыня не однообразна, она постоянно меняется. Ни одна ее часть но похожа на другую. Мы едем преимущественно по плоской, иногда слегка холмистой бледно-желтой укатанной земле, местами «устланной» камнями. Кое-где растут причудливые карликовые деревца, жалкие кусты или пучки травы. Большинство растений, которые здесь можно встретить, на первый взгляд кажутся безлистными. Только вблизи удается разглядеть, что между острыми колючками скрываются маленькие серо-зеленые листочки. У всех кустов и деревьев очень длинные корни, которые позволяют им доставать воду из глубоких слоев почвы. В Сахаре немного найдется мест, полностью лишенных растительности. Если поискать, везде можно найти ее следы. Иногда это может быть деревце, какое-нибудь вьющееся растение, а то и просто трава, по цвету ничем не отличающаяся от каменистой пли песчаной почвы. Даже в безводной пустыне, в районе бухты Нуадибу, ученым-ботаникам удалось собрать на скалах и среди дюн целых 55 видов различных растений. Случалось, правда, что приходилось проезжать более десяти километров в поисках деревца, под которым можно провести полуденную сиесту. И все же его почти всегда удавалось найти. Другое дело, что немногочисленные листья на ветвях плохо предохраняют от солнечных лучей. Но чем дольше мы находимся в этой стране, тем становимся менее требовательными, и даже слабый намек на тень способен нас удовлетворить.
На некоторых отрезках пути прочно утрамбованная земля и гравий сменяются пространствами, покрытыми обломками скал. Эти места непроходимы для автомашины, даже приспособленной к условиям Сахары. Живописны каменные громады: одни еще не совсем осыпались, другие превратились в плоскую поверхность, которую выровняли ветры и теперь перегоняют по ней песок. Неожиданно среди них встают отполированные песчаными бурями черные причудливые каменные изваяния, напоминающие по форме гигантские грибы, сваи, шляпы. Очевидно, их необычная форма испокон веков привлекала сюда странствующие орды, а трещины и гроты в скалах давали людям убежище. Необычный пейзаж вызывал у них чувство благоговения и трепет. Здесь можно увидеть высеченные на скале орнаменты, линии, круги, зигзаги и неумелые изображения людей и животных, относящиеся к эпохе неолита. Рядом с ними более поздние знаки племен берберов и арабов.
Особенно зловеще выглядят каменные пространства при свете луны. Их блестящие поверхности кажутся сияющими и серебристыми на фоне черных тепой, отбрасываемых уступами скал. Мертвый при дневном зное пейзаж ночью как бы оживает: слышится шелест ветра, различные шорохи. Временами ночную тишину нарушает резкий треск, похожий на выстрел, или сильный взрыв. Это трескаются скалы, несколько часов тому назад раскаленные лучами солнца, а теперь резко охладившиеся до температуры, близкой к нулю.
Скалистая Сахара и огромные каменные поля графито-черной поверхности — это «пустыня пустынь», пространство, где всякая жизнь выжжена солнцем. Из-за черного цвета графита поверхность земли нагревается до такой температуры, которую даже приспособленная к трудным условиям растительность не в состоянии вынести. Нас, жителей северных лесистых стран, пугают темные тучи, бури, морозы, заснеженные поля. Здесь — наоборот. Самое страшное и опасное — это жара, и ничего нет ужаснее пейзажа, залитого все уничтожающими лучами солнца.
Чем дальше мы продвигаемся к северу, тем реже обнаруживаем следы жизни. У южных границ Сахары мы сравнительно часто видели группки верблюдов, обгладывавших веточки низких колючих акаций, или коз, взбиравшихся на кусты в поисках корма. Порой вдали виднелась черная палатка кочевников, группа животных, собравшихся у колодца, или мимо проходил караван верблюдов, направлявшийся на северо-запад страны за древесным углем и плитками каменной соли. Теперь встречи становятся все реже, иногда за полдня мы не встречаем никого.
На одном из поворотов неожиданно натыкаемся на лежащего среди камней мертвого осла. Гул мотора вспугивает шакалов, устроивших здесь пиршество. Отбежав недалеко и присев за камнями, они следят за нами из своего укрытия. Едва шакалы оставили добычу, как с ближайших сухих деревьев с обломанными ветками взметнулись огромные вороны, которые до сих пор, парами прижавшись друг к другу, терпеливо ждали момента, когда шакалы утолят первый голод. В одну минуту вороны облепили то, что осталось от осла. Они отрывали клювами уже высохшие внутренности и глотали куски мяса, торопясь наполнить желудки до возвращения шакалов. Было что-то жуткое в ненасытности этих зловещих птиц.
На отдельных участках дороги стелются дикие дыни. Кое-где можно увидеть больших ящериц с блестящими бусинками черных глаз. Они перебегают дорогу перед самыми колесами машины. Те, что справа, ищут спасения на левой обочине, и наоборот. Иногда в спешке они сталкиваются друг с другом, очевидно думая, что спасение можно найти только на противоположной стороне дороги. Мы едем очень медленно, чтобы не причинить вреда этим симпатичным, ловким ящерицам. К счастью, обошлось без жертв.
Мы уже в глубине страны. Исчезли пасущиеся стада, нет даже юрких ящериц. Изредка мимо пас проносится стайка газелей, ночью пройдет рядом какой-нибудь хищник — и это все. На одной из стоянок, подкрепившись полуденной порцией горячего чая и сухарем, вместо отдыха на циновке в «тени» колючего безлистного куста я отправилась в бруссу.Воздух звенит, вибрирует от зноя, но, к счастью, дует легкий ветер, сухой и бодрящий. Чувствую, что все здесь как-то иначе. И вдруг осознаю, что это «иначе» — господствующая вокруг тишина. У нас тишина — это какие-то звуки: шелест листьев, голоса птиц, жужжание мух, бульканье воды. Здесь тишина абсолютная. Ветру шелестеть нечем, растущие кое-где колючие кусты — без листьев, нет ни птиц, ни даже насекомых. Только одинокий муравей вышагивает бесшумно. Несмотря на полную безжизненность, пейзаж хамады* обладает большим очарованием. Я не раз задумывалась, в чем оно. Здесь нет живописных гор, которые могли бы сравниться с грядой Татр, нет сочных красок нашей буйной растительности. Зато есть бескрайность пространства и жестокая природа, рядом с которой человек чувствует себя бессильным. В пустыне, как и в море, он оказывается лицом к лицу с силами природы, которые мы еще не смогли укротить. Только тут человек ощущает всю ее мощь, которая вне его власти.
В Центральной Сахаре дожди — редкость. Иногда в течение нескольких лет может не упасть ни одной капли воды, кроме ночной росы. Воздух настолько сухой, что кажется, дождь из высоких туч не достигнет земли. Капли воды испаряются еще до того, как коснутся ее поверхности. Пустыня, на вид лишенная жизни, усеяна семенами растений, приспособленных к коротким вегетационным периодам. Дожди в этой части Сахары редки и нерегулярны, но если уж случаются, то за несколько дней земля покрывается зеленым ковром и пустыня превращается в свежий луг, усыпанный цветами. Вегетационный период таких растений очень непродолжителен, не более нескольких недель. До того, как солнце допьет остатки влаги, растения отцветут, дадут плоды и засохнут. Л ветры снова разнесут их семена по пустыне. В расщелинах скал и горячей почве они будут ждать дождя, чтобы снова взойти, расцвести и дать семена.
Огромные пространства, перемещающиеся дюны, в которых застревают люди и животные, каменистая поверхность черной хамады, ранящая ступни путешественников и копыта животных, редкие места водопоя, знойные дни и ледяные ночи — это еще не все, чем угрожает пустыня человеку. Самая большая опасность для караванов, особенно на севере Сахары, — это пыльные бури. Они возникают неожиданно, вздымая столбы пыли и песка. Острые кварцевые песчинки впиваются в кожу и слепят глаза. Пыль застилает солнце, мгла уменьшает видимость до нескольких метров. Буря несет с собой волны горячего воздуха, который обезвоживает организм и часто приводит к смерти животных и людей.
Я столько начиталась о «белеющих среди песков пустыни костях», что воспринимала их как непреложный романтический реквизит Сахары. И в том, что я прочла, действительно не было ни малейшего преувеличения. Твердая, плотная земля хамадыничего не принимает в себя, а песчаный эрг*, наоборот, выносит все на поверхность. Везде вдоль караванных путей, в абсолютно пустынных местах, можно встретить отполированные ветром, белые как снег кости верблюдов. Это единственная светлая, правда только в отношении цвета, но никак не настроения, деталь на серографитовой или серо-желтой почве. Чаще кости разбросаны, реже скелет лежит целиком, создавая иллюзию спящего животного.