Маяк
Шрифт:
Но я написал тебе не чтобы рассказать о снах и унизительно пожаловаться на своё состояние. Хочу рассказать о своём визите к доктору Бладу.
13 числа я опять наплевал на свою работу, и к полудню оказался у дома 23 на Стивенсон-стрит. Трёхэтажный особняк, исполненный в типичном для середины прошлого века стиле, наталкивал на мысль, что его хозяин - далеко не дурак, к тому же, использующий свои способности для устройства своего быта. Недалеко от дверей был припаркован блестящий новенький "Форд". Окна третьего этажа были зарешечены, и было видно, что изнутри они закрыты плотными белыми шторами. На первом этаже окна отсутствовали вовсе, исключая подвальные, расположенные у самой земли. Окна второго этажа были самыми обыкновенными. Массивная дубовая дверь была украшена табличкой "Д-р Генри Дж. Блад". Я позвонил.
Спустя некоторое время послышался звук шагов, и дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина, которому можно было дать около шестидесяти лет. Он был высокий, худощавый, с ярко выраженным кадыком и густыми седыми усами. Очки в золотой оправе скрывали серые глаза, смотревшие с таким милосердием, будто принадлежали одному из тех миссионеров, что искренни в своей вере и полны истинной благодати. Череп был лыс, местами на нём проступали старческие сине-зелёные пятна. Одет мужчина был в дорогой костюм кремового цвета.
"Доктор Блад?"– спросил я.
"А вы разве не помните? Да, это я. Доктор Генри Джордж Блад. Я вас помню очень хорошо, Эверетт Бутман,– ответил мужчина.
– Проходите, пожалуйста, я ждал вас".
Я прошёл в прихожую, и после, следуя за доктором Бладом, поднялся по лестнице на второй этаж, где мы расположились в его просторном рабочем кабинете.
Доктор разлил нам виски; после того, как оно было пригублено, закурил дорогую сигару, предложил мне, и, когда я сделал пару затяжек, наконец разорвал ставшее напряжённым молчание и заговорил.
"Я хорошо п омню ваши произведения. Хотя я человек науки и далёк от всех этих мистических идей, ваши книги смогли зародить интерес и во мне. Более того, порой я испытывал воистину сверхъестественный ужас, читая о вещах действительно Неименуемых. "Глубинный голос", "Черви извне", "Нисхождение в синюю мглу" - одни названия способны бросить в дрожь, а если вчитаться... Жаль, что вы прекратили писать. Знаю, после того, что вы пережили, это сложно. И всё таки..."
"Спасибо,– поблагодарил я.
– Возможно, вы и правы, и мне действительно стоило бы подумать о продолжении писательской карьеры. Но все эти ужасы... После того, что стало со мной, когда моя Оливет уехала в Бостон с этим скверным чернявым Уиксли..."
В этот момент доктор Блад как-то странно воззрился на меня.
"Неужели вы совершенно ничего не помните?"– спросил он.
"А что я должен помнить?– меня начало охватывать нарастающее нервное напряжение.
– Она внезапно покинула меня, не оставив даже записки, уехала с любовником за океан, бросив меня одного в пустом доме. Мне кажется, это было 30 ноября, пять лет назад. Эту дату я обнаружил на её фотографии, когда не так давно словно бы очнулся. У меня провал в памяти - все эти пять лет словно скрыты за чёрным экраном. Потому я и пришёл к вам - видимо, вы мой друг, раз интересовались по телефону, как моё здоровье, и пригласили к себе в гости. Я благодарен вам за заботу, но буду ещё благодарнее, если вы прольёте свет на то, что происходило со мной в течение этих пяти лет".
"Хм, странно, странно...– пробубнил доктор себе под нос, после чего обратился ко мне.
– Неужели вы действительно совершенно ничего не помните? 30 ноября - это число не натолкнуло вас ни на какие мысли? Солёные брызги, столь скверно мешавшиеся с до дьявола ледяным мокрым снегом? Порывы северного ветра, несущие холод очередной зимы? Мыс Гнева?.."
"О чём вы, Блад? Брызги, снег, ветер? Я вернулся из издательства в наш скромный дом и обнаружил, что Оливет исчезла вместе со всеми вещами, исчезла вместе с ублюдком Уиксли. Я прекрасно помню, что произошло 30 ноября 1915 года, и это никак не укладывается в ваши слова. Какой, к чёрту, мыс Гнева? Я просил вас рассказать о том, что я делал все пять лет с ухода Оливет, и уж точно не просил вливать мне в уши словоблудные помои! Смею полагать, вы отнюдь не мой друг, а лжец и интриган!"
Я разгорячился настолько, что опрокинул пустой бокал на пол, о который он с успехом и разбился. Недокуренная сигара полетела следом. Однако доктор Блад нисколько не расстроился небольшому погрому, а аккуратно убрал мусор, плеснул мне ещё виски, правда, уже в свой стакан, и успокаивающе похлопал меня по плечу.
"Выпейте, а после пройдёмте за мной. Я хочу вам кое-что показать. Быть может, тогда вы сможете вспомнить всё сами" .
Немного успокоившись (чему, несомненно, поспособствовал виски), я проследовал за Бладом из его кабинета на третий этаж. Там я увидел коридор, по обе стены которого шли ряды однотипных, довольно крепких дверей с подозрительного вида замками. Из-за некоторых из них доносились какие-то шепотки, бормотания, поскребыши, иные звуки, которые у меня нет никакого желания классифицировать. Мы прошли мимо всех этих дверей до конца коридора, после чего вошли в дверь, которая, в отличие от других, не была заперта на подозрительные замки.
Комната была сравнительно небольшой - не больше той, в которой я живу сейчас. Стены были обиты толстым слоем войлока. У занавешенного окна, за которым угадывалась решетка, стояла кушетка, похожая на больничную...
Я рванул прочь из этой комнаты, из этого дома, рванул бы из этого города, если бы было куда. Доктор Блад не преследовал меня, но, уже достигнув выходной двери, я услышал его крик:
"Вы ещё вернётесь, Эверетт, уж поверьте мне!"
Кажется, я понял. Эти пять лет, что я находился в забытьи, я провёл там - в той самой комнате. Похоже, доктор Блад - практикующий психиатр, организовавший частную лечебницу у себя на дому. Безусловно, он мой друг - ровно настолько, насколько лечащий врач может быть другом пациенту. Пять лет, пять грёбаных лет я лежал в этих мягких стенах - и всё это из-за тебя!
Видимо, так мне и надо.
Эти сны, маяк... Видимо, я не излечился до конца, но от того, что я потерял то, что потерял, вряд ли возможно исцелиться. Однако я не вернусь в те стены, о нет! Буду притворяться, что вполне здоров и нормален, постараюсь избегать встреч с Бладом, возможно, уеду в другой город, или вовсе в сельскую местность. Лишь подальше от этого проклятого города с его проклятыми призраками прошлого.
Этой ночью я вновь лицезрел маяк и истерически хохотал, перепугав прочих сожителей и саму домовладелицу.
Как я скучаю, как я чертовски скучаю. Твои руки наверняка бы сняли тенёта безумия с моего разума... Но нет, только хуже.
Почему я так и не получил твоего ответа???
Э. Б.
20 апреля 1920 г.
Дорогая МОЯ Оливет!
Да. Именно МОЯ. К чёрту Уиксли, плевать, что вы, наверняка, женаты, и, наверняка, с детьми!
Наверное, я окончательно сошёл с ума - всюду, в каждой девушке, девочке, женщине - я вижу тебя и только тебя. Десятки Оливет проходят мимо меня каждый день, улыбаются мне, что-то шепча себе под нос. Я готов подбежать к каждой, обнять, поцеловать - но тогда миражи рухнут, я получу оплеуху, загремлю в каталажку, а затем, скорее всего, к сердобольному старому пердуну Бладу. А я не хочу этого, как не хочу и разрушать миражи, что воспалённое сознание выстраивает вокруг меня. К чёрту Блада и к чёрту всех! Ты и только ты - здесь, сейчас, всюду, сотни, тысячи тебя, всегда, отныне и навеки!