Маяки
Шрифт:
– Ну да! Мы же бессмертны, – произнес с иронией Долинин, кивнул, вновь отпил из стакана. – Тем не менее в архивах града сохранились видеофайлы твоего суицида.
На столе возник блеклый прямоугольник экрана, пошла видеозапись. Слон первым делом взглянул на дату: девять лет, четыре месяца, двадцать шесть дней назад. Он увидел себя, перелезающего через перила Объездного моста Митридат-града. Вот лицо крупным планом – ни тени страха, полное безразличие к близкой смерти. Да и возможна ли она, смерть? Вместо растерянности к Слону пришло любопытство. Вот суицидник прыгнул вниз, в Подмостки…
Изображение дрогнуло.
Долинин повторил запись трижды, прежде чем Слон попросил его свернуть файл. От происходящего на видео телохранителю становилось не по себе.
– Но он… То есть я… остался жив, – заметил Слон охрипшим голосом и глотнул бренди. – Возможно, он… Я спускался на нижние фермы моста, но…
Долинин повторил эпизод с прыжком, приблизив прыгуна. Стало ясно видно: Слон перелезает и отталкивается от перил, летит, раскинув руки в стороны.
– Законодатель, я не помню, – глухо произнес телохранитель, прикидывая, чем ему грозит открывшаяся правда.
– Естественно. – Долинин вновь кивнул. – Система града не будет подвергать своего гражданина воздействию постоянного стресса. Она позаботилась о тебе, удалила память о происшествии как вредоносный файл. – Долинин прищурился, с интересом рассматривая телохранителя. – Мне интересно только одно: что тебя заставило попытаться покончить с собой?
Слон выглядел несчастным – законодатель просил вспомнить то, чего он помнить не мог. А уж понять причину поступка десятилетней давности…
– Я был другой. Быть может, прога подверглась постороннему воздействию? Или… Не знаю. Не помню. – Телохранитель беспомощно развел руками.
– Ладно, – с улыбкой отмахнулся Долинин. – Ты так напрягся, что наша общая прога сейчас задымит.
Слон попытался улыбнуться в ответ – получилось бледно.
Законодатель допил бренди и снова стал серьезным.
– Вот что, мне нужна инфа о Подмостках. Ты – единственный мой источник. К сожалению, – он поставил пустой стакан на стол, – остальные суицидники – да, вас оказалась немало! – вне моей зоны досягаемости. Большинство не вернулось.
Долинин щелкнул пальцами – в кабинете появился секретарь-референт, не имеющий собственного имени и живущий едва ли не в стене кабинета, словно прога в системе.
– Он поможет тебе с памятью, – сказал законодатель Слону.
Рука выглядела страшно – бледные пальцы, обтянутые тонкой морщинистой кожей, появились перед глазами Эйприл, когда она попыталась смахнуть с лица упавшую прядь. Прима вскочила, громко чихнула – облако золотого тумана поднялось над головой. Он искрился в лучах солнца и таял на глазах, растворялся в воздухе, оседал в высокую траву у ног.
И Эйприл увидела себя! Она закричала, с ужасом рассматривая дряблое обнаженное тело. Видимо, пока она была без сознания, опасный вирус чужой проги атаковал ее и… Теперь она точно умрет!
Хотя… Мир уже не был алым. Пелена перед глазами исчезла.
Эйприл
Эйприл удивилась – странная инсталляция. Очень необычная и такая реальная. Или это последствия поражения вирусом? Она осторожно поднялась на ноги, ступила на траву, стараясь не потревожить золотую «змейку», – суставы отозвались ноющей болью, голые ступни колола трава. Прима едва не закричала, но сдержалась. Кто знает, возможно, мелкие существа в траве услышат ее и расчленят по крупицам, поместят в свою кучу.
Рядом с листом лежал сверток. Прима, тараща глаза от боли в ступнях, опасливо обошла его стороной, но поняла, что это свернутая одежда: в траве возле свертка прятались туфельки.
Ей и одеваться придется самой? Как примитивно! О нет! Она останется обнаженной. Пусть некрасивой – нет, не уродливой, а некрасивой, – однако надевать такой примитив… Никогда!
Она вышла из тени дерева, и горячее солнце на мгновение ослепило.
– Сударыня! Вам следует одеться! Обгорите под солнцем!
Прима подскочила на месте, осмотрелась, вертясь волчком, – никого.
– Прошу вас одеться! И я выйду!
Голос, судя по всему, принадлежал карлику – дребезжащий, ломающийся. Эйприл, конечно же, не могла разглядеть незнакомца в высокой траве или под деревьями, а он, наглец, смотрел на ее застрахованное тело и, скорее всего, снимал в реальном времени. Мало того что прима Эйприл потеряла голос, так теперь ничего не осталось от ее шикарного тела. Она привычным движением поправила волосы и вскрикнула – ее иссиня-черные роскошные локоны превратились в белые тонкие пряди.
Она села в траву и разрыдалась – эта функция проги, как ни странно, еще хорошо работала.
– Снимайте же! – закричала она невидимому соглядатаю. – Снимай же, будь ты проклят! Покажи позор примы Эйприл всему Митридат-граду! Покажи!
Она опустилась лицом в траву, содрогаясь от рыданий (пусть ее расчленят и утащат мелкие твари!), и не услышала легких шагов рядом с собой. Невидимый соглядатай заботливо укрыл ее мягким покрывалом.
Прима взвилась, чтобы вцепиться в лицо человека, снимающего ее трагедию, но замерла. Маленький мужчина отошел в сторонку и отвернулся.
– Оденьтесь, пожалуйста, – вновь попросил он. – Вас никто не снимает, вы не в граде.
– Вы врете! – выпалила Эйприл, прижимая к груди края покрывала.
– Зачем? В Подмостках люди не врут.
Прима рассмеялась, размазывая слезы по дряблым щекам.
– Прекратите, – отмахнулась она, вздохнула, взяла сверток с одеждой – бежевое расшитое платье и простое белье. Пригляделась к туфелькам – под натуральную кожу, без каблучка. Для такой развалины, какой она стала, вполне сносный туалет. Все же Эйприл попыталась изменить платье, огладила от груди до пояса привычным движением – если в одежде есть прога, то внешний вид изменится, – ничего не произошло. Одежда вызывала у примы отвращение, однако выбора не было.