Маяковский
Шрифт:
...В коммунальной квартире на Лубянке, где проживало, кроме него, пять семей, Владимир Владимирович быстро подружился с соседями. Соседи примирились с его громким голосом и частыми телефонными звонками, шумными разговорами в его комнате и табачным дымом, валившим из раскрытой настежь двери. Он быстро приручил к себе детей, а школьницу Люсю надоумил учиться печатать на машинке. Люся и стала впоследствии профессиональной машинисткой, а пока училась, перепечатывала Владимиру Владимировичу стихи. «Клопа», «Баню».
А литературные обстоятельства между тем складывались так, что Маяковский
В статье «А что вы пишете?», опубликованной 28 мая 1926 года в «Красной газете», Маяковский резко ополчился на халтуру. «Качество писательской продукции... чрезвычайно пошатнулось, понизилось, дискредитировалось», - пишет он, жалуясь на скверную постановку литературного дела вообще, на издательскую практику, на потерю связи с читателями. Он напоминает о _к_в_а_л_и_ф_и_к_а_ц_и_и_ писателя, поэта и что именно этому посвящена его статья «Как делать стихи?». Вспоминает П. Лавут:
«- Меня приводит в бешенство «литературное поповство», «вдохновение», - говорил Маяковский, выступая перед большой аудиторией, - длинные волосы, гнусавая манера читать стихи нараспев. От поэтов не продохнуть. Среднее мясо их стихов ужасно. Стихотворное наводнение выходит далеко за пределы литературных интересов. Эти стихи уже не стихи, а «стихийные бедствия». Они вредны для организации молодого сознания. В результате в магазинах ни одной книжки стихов не берут...»
Так что стихи о стихах появились совсем не случайно.
Был и внешний повод. Стихотворение «Марксизм - оружие, огнестрельный метод. Применяй умеючи метод этот!» - написано как прямой отклик на дискуссию в журнале «Журналист» - «Наша критика и библиография» (1926).
Конечно, стихотворение «Четырехэтажная халтура» написано в 1926 году, когда «ствол» литературы уже начал пускать мощные побеги в поэзии, ведь ее прежде всего имел в виду Маяковский. Но на книжный рынок вместе с этим хлынул огромный поток стихотворной серятины, хотя издательское дело было еще как следует не налажено. А Маяковскому да и другим серьезным поэтам издать книги было совсем не просто. И в издательской политике эстетический критерий нередко подменялся вульгарно-социологическим.
Социологический схематизм (вульгарный социологизм) В. Переверзева, В. Фриче, получил распространение в подходе к текущей литературе и еще не имел должного осуждения. Наоборот, даже в более поздних работах, например, в статье Ц. Вольпе «Теория литературного быта» (1929) подвергается резкому разделению классовая и профессиональная культура: «Вопрос о личной культуре писателя, - говорится в статье, - в наше время есть вопрос о классовой культуре, а не о профессиональной».
Вряд ли надо специально напоминать о том, что классовые позиции Маяковского не только были четко заявлены, но они исповедовались как один из принципов веры.
Тем не менее, и в статье «Как делать стихи?», и в нескольких стихотворениях 1926 года он акцентировал внимание на поэтике, на мастерстве, на профессиональном подходе
Самым ярким документом в борьбе за качество является стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии». Этот «деловой» разговор превратился в поэтический трактат о призвании, о мастерстве, о труде поэта. Замечательно здесь соединение чисто деловой, даже утилитарной сущности некоторых фрагментов стихотворения с высоким строем души поэта, которое находит выражение в нем как в целом.
Сначала о деловой стороне.
Поездки Маяковского по стране требовали больших расходов, на его полном или неполном иждивении находились Брики, он помогал матери и сестрам и поэтому часто нуждался в деньгах. И, естественно, всякие незаконные вычеты и взимания с гонораров вызывали протест. К тому же он был щедр, даже расточителен, мог швыряться деньгами, когда они у него были.
Бестактные люди нередко в записках или устно спрашивали его о заработках, распространяли всяческие небылицы о фантастических гонорарах за книги и выступления.
П. И. Лавут, организатор вечеров и выступлений Маяковского, ведавший денежными делами по этой части, утверждает, что иногда во время поездок по городам поэт не только ничего не «зарабатывал» на выступлениях, но и вкладывал свои деньги. Зато Маяковский настаивал на гонораре в тех случаях, когда считал это справедливым. Он воевал с теми людьми, которые не считали поэтический труд профессией. Сами же деньги имели для него условную ценность. Когда они были, поэт помогал товарищам, щедро оплачивал услуги, словом, проявлял необычайную широту натуры. Во ВХУТЕМАСе постоянно помогал двум-трем нуждающимся студентам.
Отвечая на вопросы о заработках, он говорил:
– Я получаю меньше, чем... следовало бы. Расходы все съедают. Учтите: болезни, срывы... переносы, отсутствие сборов - тогда почти убыток... Почему я люблю получать деньги? Деньги существуют, пока они представляют собой какое-то мерило. Меня никто на службе не держит, не премирует, у меня свободная профессия. Чем дороже оплачивается мой труд, тем приятнее: значит, больше ценят то дело, которым я занят... Я работаю не меньше любого рабочего. Отпуском ни разу в жизни не пользовался. Брать с тех, кто может платить, - правильно. А то перестанут ценить. Я получаю гонорар, как за любой литературный труд. Кстати, не везде я его получаю. Очень часто я выступаю бесплатно: например, в Москве... на заводах и фабриках, в воинских частях, иногда в вузах.
Не один, по-видимому, разговор с фининспектором состоялся у поэта, прежде чем появилась потребность высказаться и о гонорарах и удержаниях, а также и о «месте поэта в рабочем строю».
Вслед за стихотворением «Разговор с фининспектором о поэзии» было написано «заявление» Маяковского «В Мосфинотдел фининспектору 17-го участка» (а затем «дополнение» к этому заявлению), где поэт в строго деловой форме, с цифровыми выкладками объясняет, почему сумма налога, об уплате которого он получил извещение, несправедлива, завышена (перед этим фининспектор посетил Маяковского на дому и осмотрел его «имущество»).