Майами

Бут Пат

— Вы останетесь на мое выступление?

— Непременно.

Он помолчал. По его лицу скользнула нерешительность. Затем он все-таки сказал:

— Послушайте, после этого состоится что-то вроде приема… его дают люди из Майами…

— Знаю. Я приглашена. Мы увидимся там, — кивнула Криста.

Он казался удивленным, потом обрадованным, а потом снова смутился. Было ясно, что человек, живший за счет слов, совершенно растерял их и не может ничего отыскать.

— О, хорошо, — только и смог он сказать.

Криста извлекла из своего арсенала обворожительную улыбку, взяла книгу и пошла прочь от стола. Она даже не посмотрела название книги, ее это не интересовало. Она знала лишь то, что адреналин с ревом циркулировал

в ее теле и что ее охватило ощущение абсолютной нереальности всего происходящего. Что же все-таки произошло? Ее ладони были влажными от пота. Сердце бешено стучало. Черт возьми, во рту все пересохло. Она попыталась сосредоточиться и осмыслить последние события. Мужчины никогда не представляли для нее проблему. Это она была для них проблемой. Так было всегда. И вот теперь она шла к выходу по полному народа помещению в такой очаровательный вечер, и в ее животе трепетали мотыльки своими крылышками. Она вздохнула, не сомневаясь, что его глаза смотрели ей в спину. Она вдруг поняла, как все удачно складывается. Писатель и интеллектуал — как раз то, что требуется для Кристы Кенвуд. В свое время ее приняли к Брауну, однако в последний момент она сделала выбор не в пользу колледжа. Ей показалось безумием тратить время и деньги на учебу, когда ей уже предлагали контракты в сотни тысяч долларов за работу моделью. Так она променяла книги на баксы и оказалась в итоге обладательницей великолепного компьютера в голове, но с явно недостаточным программным обеспечением. И никакое самообразование не могло перебросить мост через эту зияющую пропасть. Отсюда ее завороженный интерес к людям вроде Питера Стайна. Однако все это лежало в области сухого рационализма. Ее интересовал вопрос — что она будет делать со всем этим? Голос, прозвучавший из динамика, прервал ее размышления.

— Добро пожаловать в кампус Митчелла Вольфсона в муниципальном колледже «Майами-Дейд». Пожалуйста, занимайте места в аудитории, где к вам обратится с речью мистер Питер Стайн. Благодарю вас, леди и джентльмены.

Криста затерялась в толпе. Она чувствовала дорожку пота меж лопаток, влажное пятно между грудями. Слава Богу, что тут еще работал кондиционер, а в аудитории освещение горело в полсилы. Ей требовалась некоторая анонимность, чтобы собраться с мыслями. Она села на свое место. Вокруг гудела аудитория, предвкушая выступление. Питер Стайн был звездой, главной достопримечательностью нынешней книжной ярмарки в Майами, самой крупной ярмарки за все годы. Не так уж много писателей способны были собрать такую толпу — Майлер, Мичнер, может, еще несколько — здесь тяжеловесы издательского мира терлись плечами с горсткой местных жителей, которым повезло, коли они смогли достать билеты на главное событие. Аудитория затихла, когда на сцену вышел ведущий.

— Леди и джентльмены, в нашей жизни редко бывает, чтобы кого-нибудь не требовалось представлять. Именно такой человек Питер Стайн. Он вызывает у нас нервную дрожь своими словами. Он держит нас под гипнозом своим блестящим воображением. Он не оставил никого из нас равнодушными изысканным изяществом своего сострадания. Сегодня многие из нас получили возможность встретиться с ним лично и собственными глазами посмотреть на человека, сделавшего так много, чтобы обогатить нашу жизнь. Мы благодарны ему за то, что он позволяет нам заглянуть в свой мир сегодня вечером, и мы гордимся тем, что он живет среди нас во Флориде, в Ки-Уэсте, как живое напоминание о том, что большая литература может процветать и процветает здесь, в штате Солнечного Света. Леди и джентльмены… Мистер Питер Стайн.

Криста присоединилась к аплодисментам. Мужчина на сцене поглядел за кулисы. Он вытянул руку в приветствии, его лицо надело доброжелательную улыбку. Аплодисменты бушевали. Однако Питер Стайн не появлялся. Ладони Кристы утратили свою первоначальную энергию. Улыбка на лице мужчины стала замораживаться. Его приветственно протянутая

рука начала поникать. Так где же писатель? Некоторые перестали аплодировать. Гул затихал. Нарастало беспокойство. Криста тоже почувствовала напряжение. В любую минуту аудитория могла погрузиться в какое-то преждевременное молчание. Мужчине на сцене нужно было бы что-нибудь сказать. Он должен был выкопать откуда-нибудь подходящие фразы. Еще несколько секунд назад Питер Стайн не нуждался в представлении. А теперь начинало казаться, что ему может потребоваться очень долгое представление.

— Мистер Питер Стайн, — громко объявил мужчина во второй раз. И в его голосе уже не звучала приветственная нотка. Там слышалось отчаянное требование. Все глаза в аудитории сфокусировались на правых кулисах. И они ошиблись.

Питер Стайн вышел на сцену слева. Он шагал быстро, опустив голову, словно намереваясь избежать уличных знакомств. Он направился к объявлявшему, к центральной кафедре. Криста увидела его боковым зрением. Питер Стайн подошел к мужчине и хлопнул его по плечу. Тот резко обернулся, его лицо выразило испуг, смущение, облегчение.

— О, вот вы где, — сказал мужчина.

— Вот я где, — проговорил Питер Стайн.

Криста прижала руку ко рту. Получался чистой воды мюзик-холл. Так забавно, и ей с трудом верилось, что все было разыграно не нарочно. Несколько зрителей присоединились к ее смеху, а те, у кого не хватило смелости смеяться открыто, широко заулыбались. Однако Питер Стайн не смеялся. На его лице не мелькнуло даже тени улыбки. Он положил единственный листок бумаги на кафедру и сказал объявлявшему:

— Благодарю вас.

Криста могла бы поклясться, что он сказал «До свидания». Мужчина был отпущен. Он поспешил уйти со сцены, испытывая явное облегчение, что его муки закончились.

— Пожалуй, самая важная вещь, какую может совершить повесть, — произнес Питер Стайн громким, чистым голосом, — это вызвать удивление.

Он владел ими. Всеми. Он не объяснял, что и почему он сделал. Он не нуждался в этом. Промедление с выходом на сцену служило иллюстрацией к его вступительным словам. Его повести удивляли читателя. Как и сам писатель. И это было великолепно. Криста едва могла поверить в происходящее. Она огляделась вокруг. Еще не появившись на сцене, он уже играл аудиторией, как с рыбой, попавшей на крючок. Легкое предвкушение и удовольствие от сознания близящегося выступления переросли в беспокойство. Беспокойство сменилось юмором. Юмор ненадолго перерос в некоторую снисходительность. Затем, после того как укротитель львов щелкнул бичом, все читатели единым махом прыгнули сквозь огненный обруч. И теперь он делал с ними все, что хотел, заставив внимать с благоговением звукам голоса их укротителя и властелина.

— Ого! — пробормотала Криста себе под нос. Она анатомировала его взглядом. Он стоял совершенно прямо, словно часовой на посту, и смотрел куда-то в глубину аудитории, в какую-то одну точку, которая, как она инстинктивно ощущала, не была чьим-то лицом. Он был там, и его там не было; так же как не было Моисея, когда он принес с горы скрижали. Он явился как посланник от Бога, как медиум, говоривший от Имени какой-то далекой и более развитой цивилизации. Это впечатление придавало необычайный вес его словам, облекая их в безусловные харизмы, делавшие их абсолютно незабываемыми.

— Мы все боимся каких-то неожиданностей и удивления в жизни, но одновременно мы и хотим того, чего боимся, и поэтому ищем удивления в книгах.

Криста кивнула. Неважно, было ли его утверждение правильным или нет. Главное, она знала, что запомнит его. И это была функция, только не слов, а личности человека, произнесшего эти слова. Он находился в ее черепной коробке. Это был высший тип учителя. Питер Стайн заботился. Питер Стайн верил. Концентрация Питера Стайна на своей речи была тотальной. У Кристы ползли по спине мурашки от восхищения, когда она слушала его.