Майкл Джексон (1958-2009). Жизнь короля
Шрифт:
— Он просил передать вам, что счастлив и что это неоценимо для него.
Последовала пауза.
— Ты забыла сказать, что это было волшебно.
— Волшебно? — повторил я.
— Да, — сказала она, — волшебно.
Майкл и я некоторое время смотрели друг на друга, пока я обдумывал следующий вопрос, который Джанет задала бы своему брату. Все запланированные вдруг показались слишком сложными.
Интервью продолжалось недолго. Вдруг Джанет вставила замечание от себя:
— Помнишь, как расстроилась та девушка, узнав, что ты якобы поменял пол? — спросила она брата. — Ты помнишь, что с ней случилось?
Взгляд Майкла был устремлен вверх, он не произнес ни слова.
После еще пяти вопросов и пяти ответов через его сестру я сказал, что, пожалуй, не буду продолжать интервью.
— Почему нет? — поинтересовался Майкл. — Джанет рассказала бы вам, что случилось, когда я навестил Кэтрин Хэпберн в прошлом месяце.
— По мне, лучше бы вы рассказали, Майкл, — настаивал я. Джанет вздохнула с облегчением.
— Понимаете, я не могу.
— Послушайте, тогда просто забудьте. Давайте просто забудем обо всем этом.
— Хорошо, если вы так хотите, — сказал он, вставая, улыбнулся, пожал мне руку и исчез. Джанет — вслед за ним.
Что же случилось с Майклом, недоумевал я. Он был раньше таким восхитительным, счастливым пареньком, совершенно не испорченным шоу-бизнесом, или, по крайней мере, казался таким, когда он и братья впервые прославились в 70-х как «Пятерка Джексонов». Однако в день этого интервью он казался несчастным, не верящим никому. Он заявил свой фирме, что больше не имеет прямых контактов с журналистами из опасения вопросов, касающихся Джины Спраг.
Он явно отстранялся от этого. Но когда ведающие его имиджем, в том числе отец, настояли на том, чтобы он продолжал ублажать прессу, он взбунтовался. Уступая им, стал доступен для прессы, но, чтобы доставлять удовольствие себе, отказался от прямых контактов с репортерами. Эта тактика может кому-то показаться нелепой, но отчаявшиеся люди иногда прибегают к отчаянным мерам, просто чтобы настоять на своем, особенно когда их никто не слушает.
Психиатр из Беверли-Хиллз Кэрол Либерман писала: «В своем воображаемом мире Майкл, без сомнения, считал, что, возникни проблема с этой историей, он сам ничего не ответил бы репортеру, ведь отвечала Джанет. К тому же его действия были способом дистанцироваться от вопроса о том, действительно ли его мать нанесла этой леди оскорбление действием. Такая модель поведения, доведенная, выражаясь математически, до экстремы, характерна для шизофреников».
Уезжая, я столкнулся с Джозефом. Я рассказал ему о том, что случилось. Он улыбнулся, пожал плечами и сказал: «Это Майкл».
Пока я ехал от дома к воротам, во мне боролись два чувства — недовольство и восхищение тем, как Майкл все-таки добился своей цели. Он великолепно выпутался из ситуации и устроил из обещанного мне интервью клоунаду. Этот эпизод так и не попал в прессу. Более того, я отказался и от будущих интервью с ним. Майкл сделал по-своему — я не нашел ничего.
Я был не единственным журналистом, который испытал на себе странный способ давать интервью. С журналисткой Джуди Шпигельман произошло то же самое, и у писателя Стива Демореста был примерно подобный опыт. Но хотя его также попросили задавать вопросы через Джанет, ему отвечал непосредственно Майкл.
В интервью для журнала Melody Maker
— Я не должен иметь потомства, — сказал он со смущением. Потом продолжил: Одно из моих любимых занятий — быть с детьми, разговаривать с ними, играть на траве. Они — одна из главных причин того, что я делаю то, что я делаю. Им известно все, до чего люди пытаются докопаться, они знают так много секретов, но им трудно выразить то, что они знают. Я умею угадывать это и учиться у них этому. Иногда они говорят вещи, которые просто поражают. Они проходят через стадию просветленности, гениальности. Но потом, достигнув определенного возраста... — Майкл остановился, его лицо было грустным, — достигнув определенного возраста, они теряют это».
Он, очевидно, уходил все глубже в мир фантазии, наверное, потому, что реальный мир, в котором жил, был таким беспокойным и полным боли. Джексоны должны были быть положительным примером для миллионов молодых людей, примером того, чего можно достичь упорным трудом и сплоченностью семьи. Майкл искренне желал, чтобы его семья была таким высоким эталоном: «Каждый человек должен на кого-то равняться. Джексоны дают людям хороший пример для подражания. Люди на нас равняются. Мы ответственны перед ними прожить наши жизни правильно. И мы делаем это».
Глава 18
Майкл, которому в августе 1982-го исполнилось 24 года, безусловно, был соткан из клубка противоречий. Имея решительный характер, что он не раз доказывал, был очень раним и часто вел себя, как смущенный, наивный человек. К этому времени приходит уверенность в успехе личной карьеры, но не хочется окончательно рвать профессиональные связи с семьей.
«Я умер бы, останься один», — говорил он — и не мог вырваться из лона семьи, жить от нее отдельно. Майкл не только не взрослел, но, казалось, впадал в детство, играя в детские игры, покупая игрушки, уходя в мир своих фантазий.
К отцу он испытывал противоречивые чувства — на самом деле начал по-настояшему ненавидеть его, но мать любил очень. Кэтрин, по его мнению, не может быть не права. Она была несчастна многие годы, сын знал об этом. У него разрывалось сердце при виде того, как мать терпит невыносимые условия, в которые была поставлена замужеством.
«Сделай что-нибудь, — говорил он ей. — Не надо терпеть этого».
«Я никогда не думал жениться, — сказал Майкл. — Но особенно я уверен в этом сейчас, видя, что случилось с Кэт (так он часто называл свою мать)».
Большинство других детей были согласны, что Кэтрин должна урегулировать свои проблемы с Джозефом. Особенно Морин не доверяла отцу и считала, что мать должна развестись с ним. Некоторые братья не были уверены, что существует эта проблема. Они могли понять страсть отца к женщинам. Но только не Майкл.
Кэтрин подала на развод 19 августа 1982 г., огласка в музыкальной индустрии в связи с этим была минимальной за последние годы. Пресса также не придала этому большого значения. Кэтрин вела себя очень сдержанно, не желая портить семейный имидж публичным разводом. В заявлении она писала: