Майя (фантастическая повесть)Русский оккультный роман. Том VI

Желиховская Вера Петровна

— Кассиний сказал это? — вскричал Ринарди.

Майя утвердительно кивнула головой.

Отец поднял и прижал ее к своей груди:

— О! Дай Бог, чтобы это была правда!

И точно: с течением лет обещанию Майи суждено было сбываться все шире и определенней. По мере того, как научные занятия профессора Ринарди шли вперед, медленно, но постоянно преуспевая, духовные способности его развивались сильней, и ему открывались дотоле неведомые, необъятные горизонты… Средства и силы его умножались и крепли по мере того, как задача его расширялась; но зато и достижение желанных целей уходило все дальше, со всяким днем, казалось, становилось неуловимей. Беспрерывно увлекаемый удачей то в одной, то в другой подробности, он то и дело отвлекался от главной задачи; заинтересованный,

как истинный идеалист, влюбленный в силу знания, а не в успех его практических приложений, он гнался за частными явлениями, а их было столько, что целого он никак не успевал охватить. А время между тем убегало; другие, более практичные изыскатели не дремали: Эдисон с многочисленной плеядой своих предшественников и последователей то и дело предвосхищали его замыслы. Судьба словно дразнила его надеждой, в самую минуту ее исполнения вдруг вырывая у него конечный успех, чтобы им потешить других. Но это не отымало у него бодрости, напротив: частные и, как ему казалось, неудовлетворительные успехи сил электричества, применений телефона, фонографа и прочих изобретений нашего плодовитого века еще сильнее разжигали его стремления полнее приложить их ко благу человечества, упрочить применение их, развить их действия до возможного совершенства.

Ему все хотелось довести каждый открывавшийся ему проблеск до полного, яркого, всестороннего света, а не тратить искр по мелочам.

— Все это добрые лучи! — говорил он. — Они ослепят каждого работника во мраке нашего неведения, именуемого наукой, но не облагодетельствуют мира, как облагодетельствовало бы его открытие источника всемирной силы, света неугасимого, — великой души вселенной, коей все движется, и все держится, и все живет!..

— Ринарди разыскивает начало начал! Animus mundi [3] , — великую причину бытия — не только постичь, но и полонить желает! — смеялись немногие, сохранившие сношения с чудаком или память о нем.

3

Animus mundi — мировой, вселенский дух (лат.). Вероятно, имелось в виду более часто встречающееся понятие Anima mundi (Мировая душа).

Другие решили проще:

— Да, бедняга рехнулся!.. Ум за разум зашел! Но всего печальнее, что он и дочь свою с ума свел!

— Ну, с этим можно и не согласиться! — протестовали знавшие дело ближе. — Скорее она отца с ума сводит. Эта несчастная девушка окончательно безумная!.. Она вечно окружена какими-то духами, оборотнями, кикиморами… Воспитана каким-то невидимкой-колдуном или домовым! Летает на какие-то шабаши… Совсем самодурка юродивая!

— Просто бедная, больная девочка! — заключали наиболее милосердные.

Поистине, Майя была окружена чудесами, которые не могли не возбудить недоверия и подозрения или в искренности ее, или в здравости ее ума. До пятнадцати-шестнадцати лет не было границ волшебным проявлениям ее существования и, казалось, не было им определенной цели, кроме ее потехи. К чему были эти общения с загадочными существами не нашего, плотского мира? Русалки, дриады, саламандры и сильфы, ей одной видимые и слышные, не давали никаких указаний по этим предметами да и, вообще, никаких полезных сведений никогда не сообщали, если не считать таковым убеждение в их собственном существовании.

Кассиний — другое дело! Майя имела полное право его называть своим учителем. Чем старше становилась она, тем серьезнее становились и их занятия. Те долгие часы, которые, по всеобщему убеждению, она отдавала уединенным прогулкам, были посвящены беседам с Белым братом; а с десятилетнего возраста ее он начал требовать, чтоб его ученица не только записывала то, что он ей рассказывал, но и свои сновидения, те из них, которые ей покажутся занимательны. И, странное дело! Майя скоро начала замечать удивительное согласование между теми и другими. Будто сны ее служили дополнениями, иллюстрациями к его рассказам. Она спросила его: «Почему это?..» Кассиний на вопрос отвечал вопросом: «Разве это ей не нравится?» — «Почему

же! Напротив, очень нравится! Но… странно. Почему это?» — настаивала Майя.

Но на все свои вопросы она только получила в ответ просьбу воздерживаться от праздного любопытства и раз навсегда забыть такие слова, лишенные значения, как странность, чудеса, сверхъестественность и им подобные доказательства людской несостоятельности.

IV

В день первого ее совершеннолетия, шестнадцати лет, таинственный наставник Майи впервые сказал ей, что их общения имеют, «как и все в природе, каждый факт в жизни людей», — свои определенные цель и значение.

— В чем они заключаются, тебе еще рано знать! — говорил он. — Могу только сообщить тебе, что они велики и благотворны и для тебя, и для всего человечества! Будь строга к себе и внимательна ко всему, что я отныне буду тебе сообщать. Если желаешь достигнуть возможных людям совершенства и знания, если хочешь искренне добра и пользы своим ближним, как то повелевает воля Творца вселенной, — забудь себя!

Ты ведь знаешь, дитя мое, — говорил он ей в другой раз, — что все двойственно в природе: свет и темь, добро и зло, истина и ложь, любовь и ненависть враждуют искони, и искони последние в ней торжествуют, а первые терпят гонения и, большей частью, должны скрываться, чтоб не пасть жертвами злобы невежественных людей, а им же приносить пользу. В былые, давние времена, наше Белое братство царило и сеяло истину во всем мире, невозбранно посвящая избранных, умевших доказать свою правоспособность неустанной преданностью святым его задачам, полным самоотречением от мирских, обманных благ, в познание высших таинств, высших знаний и сил. Письменам редко вверялись эти таинства и мудрость, а больше передавались изустно посвященными — неофиту…

Такие Избранные, «хранители истины в духе», существовали и ныне, — утверждал Кассиний, — но втайне, чтоб избегнуть безумных гонений невежд, требующих идолов и знамений, слепой толпы, всегда готовой стать под знамена злобы и мрака, — «Черного братства», — их вековечных врагов.

Сами по себе эти несчастные поборники темных сил природы — против нас бессильны! — заключил Кассиний свою речь. — Мы не боимся их за себя, но боимся за человечество, которое губит себя, веря их лживым внушениям, входя в соблазн и грех, преследуя поборников истины…

С годами, Майя была увлечена появлением ей новых, чудных созданий. С виду обыкновенные, красивые, веселые юноши и девушки, они являлись перед ней на прогулках; преграждали ей путь, словно ее не замечая; носились по лесным тропам, водили воздушные хороводы на цветущих полянах, плескались в светлом озере, маня ее к себе, и не раз умели втянуть ее в свои забавы. Они подсмеивались над ней, если она отказывалась принимать участие в их играх; добродушно корили ее в трусости, в неблагодарности, в забвении счастливых забав ее детства и в неумении пользоваться дарами природы, лучшим временем жизни — молодостью, столь кратковременной у людей.

Майя скоро узнала, что верить этим блестящим эфемеридам нельзя, что они только внешностью блистают, а внутри, вместо души и сердца, они «подбиты холодным ветром», — шутя, говаривал ей Кассиний. Но все же порой увлекалась красотой их и вечной веселостью. Их она не боялась, как других, часто сходных с ними по внешности, но гораздо более зловредных видений — воплощений злых помыслов и страстей человеческих… Прежде она и их не страшилась нисколько. Они, в детстве, пробуждали в ней одно любопытство, но не привлекали нимало, чаще даже представляясь в уродливых или смешных формах, нежели красивых. Теперь было не то. Теперь эти «элементы зла» ее часто заинтересовывали, а едва она обращала на них внимание, они получали к ней доступ и близость, которых прежде не бывало. Она старалась их устранять, помня советы Кассиния, — но было это очень трудно! И чем далее шло время, тем становилось труднее. Ей даже не всегда удавалось отличать теперь эти порождения людских пороков, эти злые «испарения», воплощенные в образы, от безвредных «начал», элементарных зарождений вечно действующих, творческих сил самой матери Природы, не терпящей ни в чем пустоты.