Мазарини
Шрифт:
Все было тщетно. Попытки уговорить Карла I согласиться на некоторые предложения парламента и пойти на компромисс пока не увенчались успехом. Упрямый рыцарь, Карл не желал даже в самом малом соглашаться со своими политическими противниками. В детстве лишенный строгого воспитания, он был упрям, неразговорчив и при этом очень правдив, не мог хитрить и лукавить. Карл I являлся аристократом с головы до пят, величайшим чистюлей по меркам XVII века (он принимал ванну два раза в неделю), по нескольку раз на день менял тончайшие батистовые рубашки и нередко весь свой костюм. Английский король обогатил Лондон и свой дворец Уайтхолл величайшими произведениями искусства кисти Питера Пауля Рубенса и Антониса ван Дейка. Он пристрастил к этому жену, детей и весь английский двор. Характерная
Король пока был уверен в военных способностях своей армии. Ведь она как-никак была обученной, управляемой полководцами, принимавшими участие в Тридцатилетней войне (принц Руперт, например), в отличие от парламентского ополчения из буржуа, ремесленников и деревенских богатеев. Правда, они исповедовали истинную веру в Бога и в свое правое дело. Пуритане стригли волосы в кружок и поэтому назывались «круглоголовыми». Напротив, роялисты были нарядными, изнеженными, носили длинные завитые волосы или парики согласно моде и назывались «кавалерами».
Не добившись ничего от Карла I, д'Аркур двинулся в английскую столицу посовещаться с представителем парламента графом Бедфордом. В отличие от короля тот на многое соглашался, но не хотел уступать в принципиальных религиозных и правовых вопросах. Осторожный дипломат д'Аркур здесь не сдержался и предостерег его:
– Если Его Британское Величество найдет способ вновь завоевать доверие своих подданных, невозможно, чтобы он когда-нибудь простил Вам Ваше поведение.
– Говоря это, Вы, видимо, ставите на одну доску могущество королей Англии и королей Франции: англичане были слишком мудры, чтобы терпеть от государя месть по отношению к человеку, защищавшему их интересы, их нация обладает такими законами, с какими их правители должны считаться, если не хотят, чтобы они обернулись против них. Это происходило каждый раз, когда они хотели предпринять что-то, превышавшее их власть. То же произойдет и в будущем, потому что нет ни одного англичанина, кто бы не знал, что здесь залог его свободы и покоя, – такую дерзкую, но резонную тираду произнес Бедфорд в ответ.
Вскоре этот разговор стал известен каждому в столице. Очевидно, граф Бедфорд с удовольствием все это предал огласке. Д'Аркура невзлюбили, но не трогали. Лондонцы не оказывали должного рангу посла уважения. Тем не менее его неприкосновенность тщательно соблюдалась.
Карл I не начинал военных действий, пока ожидал ответа от графа д'Аркура. Наивно веря в святость своей особы, он все еще надеялся, что ответ парламента будет для него благоприятным. К тому же король побаивался графа Эссекса, командовавшего армией парламента. Французский посол огорчил его результатами переговоров, и Карл решился дать битву парламенту.
Тут произошло то, что впоследствии в весьма искаженном виде перешло на страницы романа «Двадцать лет спустя». В битве при Эджхилле, состоявшейся в начале 1643 года, мушкетеры участвовали, разумеется, на стороне роялистов. Бедному д'Аркуру пришлось давать серьезные объяснения перед разгневанным Эссексом и парламентом. Французскому послу удалось дистанцироваться от отчаянного д'Артаньяна, и тот все оставшееся время провел в Лондоне безвыездно. Сражение при Эджхилле закончилось победой роялистов, что вдохновило Карла I на дальнейшую борьбу, приведшую к ненужному обильному кровопролитию. А Дюма перенес дальнейшие действия своих героев-мушкетеров на более позднее время – на время окончания гражданской войны и казни Карла Стюарта. Таковы воля и право романиста, в сущности, не так уж и сильно погрешившего против истины.
Д'Артаньян и восемь его человек благополучно пересекли проливы и добрались до Парижа в компании сына лорда Пемброка, который организовал этот вояж. Мушкетер имел еще и деликатное дипломатическое поручение: рассказать находившейся во Франции английской королеве Генриэтте-Марии о том, что произошло, и передать привет от супруга.
Действительно, все время, пока шла гражданская война в Англии, Генриэтта-Мария находилась в Париже, где впоследствии и осталась. Она лично попросила не Анну Австрийскую,
И тут уж во всей красе проявились государственная экономия и скупость Мазарини. Естественно, что Генриэтта-Мария прибыла во Францию почти без гроша и просила финансовой помощи. Но не тут-то было. Первый министр не оказывал теплого приема английской королеве и ее сыну принцу Уэльскому, который до 1645 года принимал участие в авантюрах отца, а после победы Кромвеля бежал на континент. Создавалось впечатление, что Джулио их просто терпел. Генриэтта-Мария жила в старом неотапливаемом дворце в Сен-Жермене, отсутствие у нее денег было хроническим. Она носила одно и то же платье, которое вынуждена была штопать, наследник престола Карл часто болел. Королева плакала и проклинала первого министра ее родины. Но куда было ей бежать, откуда ждать помощи? Здесь ей хоть что-то обещали, и искорка надежды по-прежнему тлела в сердце гордой женщины-католички.
Тогда и много позже будущий монарх Англии Карл II признавался, что Франция в лице кардинала Мазарини играла в дипломатическую игру, подобно «собаке на сене», и называл кардинала «скупердяем», намеревавшимся принять сторону победителей-мятежников. Принц Уэльский был недалек от истины.
Париж поддерживал Карла I больше на словах, нежели на деле. Однако в 1646 году Мазарини в ответ на докучные просьбы Генриэтты-Марии и английского короля решился на высадку пяти тысяч французских солдат в Гастингсе (а не сорока тысяч, как просил Карл I). Английская королева, видя, как настроен первый министр Франции, просила и того меньше – двенадцать тысяч. Это ей, между прочим, обещали некоторые французские аристократы. Но все же до ставки роялистов добрались лишь единичные французы.
Джулио в то время часто спрашивали, в том числе и Анна Австрийская, действительно ли он намеревается помочь английскому королю. «У меня есть свои соображения по этому поводу», – отшучивался кардинал.
Французы были посланы на Альбион совсем с другими целями. Во-первых, опасения Мазарини вызвала вновь оживившаяся после потрясений начала 1640-х годов испанская дипломатия. Мадрид тогда вел за спиной Франции переговоры с Голландией. Вполне реально опасаясь влияния Мадрида на Карла I, французский министр решил под предлогом помощи предупредить высадку испанских солдат высадкой французских на английский берег.
Во-вторых, удивила своей кажущейся непредсказуемостью дипломатия английского парламента. На протяжении 1645 года парламентские послы вели активные переговоры с гугенотами, шведами, голландцами и рядом немецких протестантских государств. На фоне споров со Швецией на вестфальских переговорах французское правительство, претендовавшее на гегемонию Франции в Европе после заключения мира, опасалось усиления протестантского крыла в стане победителей.
Тем временем английские протестанты воевали не на жизнь, а на смерть. В 1644 году один из парламентских генералов граф Манчестер высказал мысль, что «если мы побьем короля или девять, или девяносто раз, он все равно будет королем, но если король побьет нас, мы будем уничтожены или станем рабами». Граф открыл важную причину, по которой в результате трех английских революций – середины XVII века, Славной революции 1688 года и войны североамериканских колоний за независимость в XVIII веке – один король потерял голову, второй – трон, а третий – империю.