Мазарини
Шрифт:
Традиционно соображения собственной безопасности вынуждали королевскую администрацию не обременять налогами население Парижа, соблюдать все свободы и привилегии столицы. Но летом 1644 года тяжелейший финансовый кризис вынудил генерального контролера финансов д'Эмери обложить налогом всех владельцев домов в пригородах Парижа. В парламент посыпались жалобы, на улицах стали собираться возмущенные толпы. И затея была оставлена.
В августе того же года д'Эмери предложил обложить налогом наиболее богатых и уважаемых горожан. Парламент дал санкцию лишь на обложение финансистов. В ответ денежные воротилы на аудиенции у королевы дали понять, что если правительство отступится от них, они остановят выплату ренты и прекратят финансовые операции. Одновременно было указано на то, чего так опасался Мазарини в своих инструкциях
Зимой 1647/48 года в связи со значительным ухудшением военно-политической ситуации потребовалось вновь увеличить расходы на войну. Это происходило в обстановке, когда Парижский парламент и другие верховные суды блокировали финансовую политику правительства, а финансисты теряли доверие к казне и самому Мазарини: все неохотнее предоставляли займы, все выше поднимали ссудный процент. Многие толстосумы вложили свои капиталы в землю для приобретения статуса дворянина и боялись разориться. Даже преданный ранее кардиналу д'Эмери вызвал к себе недоверие первого министра, устроив без его ведома аудиенцию у королевы для государственных кредиторов.
Джулио по-настоящему испугался, но и сама Анна Австрийская испугалась раньше его. Им обоим предстояло перенести еще очень много трудностей. Последние же нарастали как снежный ком с каждым днем. Внутригосударственные конфликты приводили к усилению корпоративной солидарности магистратов Парижского парламента. Параллельно в Верховном совете, этом преданном короне органе, нарастали трения. Все искали выход из непрерывно усложнявшейся обстановки.
В конце 1647 года истек срок договора на аренду должностей магистратов суверенных судов Парижа, в том числе и парламента. Обычно чиновник, занимающий определенную должность, продолжал занимать ее и дальше, уплатив полетту – сбор, гарантировавший наследственность должностей. Этим воспользовались первый министр и сюринтендант финансов, чтобы сломить сопротивление парламента. Они решили отменить полетту и этим надавить на магистратов. Одновременно Мазарини посчитал необходимым провести королевское заседание и на нем утвердить шесть эдиктов об обеспечении поступления дополнительных средств в казну. Джулио предложил обложить налогом имущества отчужденного королевского домена, продавать новые должности в ведомстве канцлера, ввести повышенный тариф на ввоз продовольствия в Париж, пустить в продажу новые полицейские должности в провинции, создать двенадцать дополнительных должностей докладчиков Государственного совета.
Такова была монаршая воля. Формально магистраты не смели ей противиться. 15 января 1648 года состоялось королевское заседание по вопросам, поднятым первым министром, на котором была высказана резкая критика политики правительства. Присутствующие спорили очень долго, и десятилетний Людовик XIV, желая сходить в туалет, беспомощно ерзал на троне. В это время генеральный адвокат Омер Талон говорил королю: «Мы должны признаться Вашему Величеству, что одержанные в войне победы ничуть не уменьшают нищеты Ваших подданных, что имеются целые провинции, в которых людям нечего есть, кроме хлеба, овса и отрубей… Все провинции обеднели и истощились… ради того, чтобы Париж, а точнее, горстка избранных купалась в роскоши. Обложили налогами все, что можно себе представить. Сир, Вашим подданным остались только их души, но и души, если б они продавались, давно были бы уже пущены с молотка… Подобное деспотическое управление подошло бы варварам, тем народам, у которых и человеческого разве что лица, но только не Франции, которая всегда была самой цивилизованной страной в мире, а ее жители всегда считались свободными людьми». Эти слова, как стрелы, были пущены прямо в Мазарини.
Текст речи Талона стал широко известен, он предвосхитил появление впоследствии так называемых «мазаринад» – памфлетов и песенок, публиковавшихся в больших количествах против кардинала и его сторонников. Речь была издана большим тиражом и стала распространяться по всей Франции «с целью возмущения умов». Так с негодованием сообщил Талону Мазарини, специально вызывавший его по этому поводу.
После этого отношения между Верховным
При дворе заговорили о нанесении ущерба могуществу и власти короля. Безусловно, ни о каком могуществе десятилетнего Людовика не могло пока идти и речи. Речь шла о могуществе прежде всего самой королевской власти как символа. Мазарини, не стесняясь присутствия немного растерянной Анны Австрийской, нервно и в течение долгого времени мерил шагами свой кабинет, выговаривая целые тирады в адрес непослушного парламента.
Немного испугавшись собственной смелости, магистраты выпустили несколько деклараций о верности королю. Мы не знаем, были ли эти декларации искренними, ибо Анна прямо поставила в письменном виде вопрос парламентариям, имеют ли те право противиться королевской воле. Ответа так и не поступило. Протестуя, магистраты не могли ответить, в силу того что парламент был инструментом и порождением королевской власти. Власть и особа короля для парламента должны были быть священны и не подвергаться сомнению. Время революции во Франции еще не наступило, и обсуждать подобного рода вопрос казалось святотатством.
Конфликт развивался. Парламент обвинял именно Его Преосвященство в разжигании беспорядков в государстве ради его личных интересов. Магистраты обвиняли сторонников кардинала в многочисленных взятках, для искоренения которых настоятельно требовали уголовного процесса против них вплоть до окончательного обвинительного приговора.
И вот наступил роковой день – 13 мая. Испуганный первый министр решил во многом отступить. Вообще его политика по отношению к оппозиции казалась колеблющейся и непоследовательной. Карательно-запретительные меры тут же блокировались нежеланием начинать гражданскую войну накануне заключения Вестфальского мира. Ведь осталось так немного времени…
Медлить с миром было опасно. Тогда же, 13 мая, парламент издал и другой документ: приглашение европейским суверенам объединиться с целью помочь в реформировании их собственного государства. Это уже попахивало явным предательством интересов Франции. Двумя месяцами позже, 3 августа 1648 года, Сервьен писал, что он твердо уверен в связях между врагами Мазарини во Франции и врагами Франции в Европе. Посланник кардинала на конгрессе никак не мог понять, кто из дипломатов оказался способен информировать противника за шесть месяцев до начала французской смуты о том, что она произойдет. Под противником в первую очередь подразумевалась Испания, с которой фрондеры в будущем охотно станут сотрудничать.
Поначалу по инициативе первого министра решено было в отношении парламентариев действовать запугивающе. Канцлер Сегье выступил с протестом, заявив, что создание суверенного от власти органа без согласия самой законной власти представляет собой опасность и носит предосудительный характер в отношении общественного порядка и управления королевством.
Такая тактика не подействовала, и Мазарини перешел к репрессивным мерам. 18 мая полетта была отменена для всех без исключения верховных судов. Несколько незначительных парламентариев были даже арестованы. Но желаемого эффекта это не произвело. Обстановка в Париже накалялась. Все более смелела чернь, требовавшая «пожалеть бедный угнетенный народ», а на тесных улочках столицы частенько можно было услышать, как возчики ругали прозвищем «мазарини» заупрямившуюся лошадь.
Тогда Джулио пришлось временно сдаться. Он ушел в тень, вплотную занявшись дипломатическими проблемами. С его согласия герцог Орлеанский разрешил восстановить полетту для всех высших судов, освободить арестованных и разрешил другие поблажки, означавшие восстановление статус-кво.
Но подобное отступление лишь усилило натиск парламента. В принципе обе стороны уже перешагнули грань, отделявшую мир от войны. И если одна из них хотела сделать шаг назад, два шага вперед, то другая решительно шагала только вперед. 10 июня на заседании Королевского совета Людовик XIV кассировал «акт единства» от 13 мая. В ответ парламент провел его повторное утверждение. Правительство было вынуждено окончательно капитулировать, дав разрешение на проведение совместных заседаний делегаций от всех суверенных судов Парижа.