Мазарини

Ивонина Людмила Ивановна

Первый министр почти сразу же оценил ситуацию. Он еще до нового года посылал своим агентам инструкции в Мадрид, чтобы они дали понять испанскому правительству, что поддержка «мятежников» во Франции спровоцирует новую волну оказания помощи восставшим каталонцам. И еще неизвестно, какая сторона окажется в выигрыше. Кроме того, в своих инструкциях кардинал якобы нечаянно указал, какие из фрондеров-генералов им подкуплены. Соответственно, их словам не следует верить. В конечном итоге Мадрид в лице своих послов Фуэнсальданьи и Писарро пока отказался от союза с фрондерами, без конца менявшими свои позиции.

Между тем парижский коадъютор неожиданно получил тайное известие,

что командующий французской армией в Германии генерал Тюренн готов перейти на сторону Фронды. В марте армия Тюренна стояла у берегов Рейна, и он не спешил заявлять окончательно о своем решении лишь потому, что предварительно желал заручиться полной поддержкой своих командиров. Но армия не последовала за генералом. Тюренн был вынужден бежать в ландграфство Гессен-Кас-сель и пересидеть там бурю, разразившуюся над его головой.

В итоге, как заметил Ларошфуко, «и парламент, и народ, истощенные непомерными и малооправданными издержками и не доверяя почти в равной мере как способностям, так и благонадежности большинства своих генералов, вскоре после этого получили прощение короля».

В конце марта парламент вступил в переговоры с испанским послом Писарро, но только для того, чтобы передать предложение о мире королеве и правительству. Мадрид догадывался, чего еще можно ждать от Мазарини и кто сейчас выигрывает. Президенты парламента Моле и де Мем лично отправились с испанскими предложениями в Сен-Жермен.

Анна Австрийская приняла послов, однако не с тем, чтобы обсудить предложения Испании, а чтобы договориться об условиях примирения с парламентом. Именно на этом настаивал находившийся тогда в соседней комнате Мазарини. Парламентарии были обескуражены. Не раз переговоры оказывались на грани срыва. Но королева и первый министр твердо стояли на своем. Старик Моле даже потребовал прекращения переговоров…

Все же стороны договорились – деваться было некуда. Было решено собраться в Рюэле для решения всех проблем. Парламент направил туда депутатов, а от имени двора туда лично поехал Мазарини. Кардиналу уж очень хотелось почувствовать себя триумфатором. В жизни так мало бывает подобных моментов! А некоторые люди их вообще лишены. Джулио, таким образом, можно назвать счастливчиком – на его счету подобных минут в жизни было немало. Своим присутствием конференцию в Рюэле почтил и герцог Орлеанский.

Наконец, 1 апреля 1649 года долгожданный мир был заключен. При этом каждая из сторон не чувствовала себя побежденной. Джулио Мазарини – оттого, что парламенту пришлось отказаться от своего требования отставки первого министра и в течение восьми месяцев он не имел права собираться на совместные заседания. Парижский парламент – оттого, что была практически восстановлена довоенная ситуация и Мазарини пришлось примириться с невозможностью силой взять обратно уступки, вырванные у правительства в 1648 году. А в сущности, ни королева, ни парламент, ни группировка фрондеров во главе с Гонди не были удовлетворены условиями заключенного соглашения. В результате из политиков на тот момент выиграл по-настоящему лишь один человек – принц Конде.

Триумф длился недолго – всего лишь несколько минут. Затем пришло отрезвление. Кардинал Мазарини уже на следующий день после заключения мира отчетливо представлял себе, что в скором времени гражданская война может разгореться столь сильно, что все пережитое им до сих пор покажется ничем по сравнению с предстоящими трудностями.

Сомнительная передышка

«Один из величайших пороков человеческих состоит в том, что в несчастьях, постигших их по их же собственной

вине, люди, прежде нежели искать средства от бед, ищут, как бы оправдаться; зачастую они потому-то и находят эти средства слишком поздно, что не ищут их вовремя», – писал Поль де Гонди после заключения злосчастного, по его мнению, мира. Он писал о себе самом и своей партии. В те дни парижский коадъютор также заметил: «Те, кто думает, что вождь партии является ее господином, не понимают, что такое партия».

Воистину он был прав, ибо тогда ему мало что удавалось сделать. После 1 марта группировка Гонди, не имея реальной военной силы и лишившись поддержки парламента, занимала выжидательную позицию. В этой клике только ее вождь предвидел результаты мирного соглашения. Когда герцогиня де Бульон спросила у посетившего ее с визитом коадъютора:

– Кто мог это предвидеть? Разве подобная мысль хоть однажды приходила Вам в голову?

– Нет, сударыня, я не предполагал, что парламент заключит мир нынче, но я предполагал, что если мы предоставим ему свободу действий, он заключит его на дурных основаниях; я ошибся только в сроке, – ответит тот.

Тем не менее Гонди не считал заключение мира концом борьбы. Ему и другим оппозиционерам еще было на что рассчитывать. Война сразу никогда не утихает, тем более при таком компромиссе. Передышка наступила, но весьма сомнительного свойства.

В литературе общепризнано, что еще вся вторая половина 1649 года относится к этапу парламентской Фронды. Во время относительного спокойствия на небосклоне Франции стали вновь собираться тучи, предвещавшие новую грозу. Постепенно возникали обстоятельства, приведшие к еще более ожесточенному этапу борьбы против укрепления абсолютной власти монарха и его министерства – Фронде принцев. Но принцы еще не создали своей прочной партии, не разобиделись на королевскую власть и Мазарини окончательно, что могло стать поводом для новой драки.

Пока что парижский коадъютор старательно посещал всех именитых людей Франции. В беседах с ними он не казался побежденным и замечал, что и теперь «парламент нетрудно подстрекнуть и воспламенить». Но что реально чиновники могут еще сделать?

Несмотря на заключенное соглашение, ни сам Париж, ни его разношерстный люд не были окончательно усмирены. Голодные дни осады только усилили ненависть к первому министру, который все еще надеялся на лучший исход дела. «Мазарини хотел уморить Париж голодом» – эта мысль была прочно усвоена столичным плебсом и лавочниками. Не способствовал голод и улучшению отношения к Анне Австрийской, принцу Конде и другим аристократам. Только малолетнего Людовика XIV считали жертвой и не трогали.

В Париже по-прежнему в огромном количестве продолжали распространяться «мазаринады», приобретавшие еще более едкий привкус. В них доставалось уже не только Джулио, но и самым знатным людям королевства. Последние возмущались, а Мазарини, уже достаточно привыкший к своему положению, старался не обращать внимания на это. Он только избегал без охраны показываться на улицах столицы. Но аристократы злились, и виновником своих бед считали первого министра, подставившего их под удар.

Для дальнейшей политической борьбы эти ослаблявшие позиции Мазарини обстоятельства приобрели немалое значение. Но в новых схватках Парижский парламент уже не был способен играть роль лидера. Не из-за якобы понесенного им поражения, а потому, что его социальная программа и его половинчатое поведение обнаружили свою неэффективность. Перейти от контроля за властью к взятию власти в свои руки неразрывно связанный с существованием монархии и трусоватый парламент был не в состоянии.