Мазепа
Шрифт:
Несмотря на усердие, способности и осторожность, Мазепе нелегко было сохранять расположение своего покровителя. Строжайший контроль — вот основной принцип украинской политики Голицына. За два года своего гетманства Иван Степанович написал князю Василию более 150 писем-отчетов (это только сохранившиеся до наших дней). Для сравнения: за такой же отрезок времени при Петре писем было в четыре раза меньше, несмотря на активно разворачивавшиеся Азовские походы. Кроме того, гетман был вынужден постоянно съезжаться «для государственных разговоров» с севским воеводой Л. Неплюевым, советником и любимцем Голицына, замещавшим его в Украине [208] . Все вестовые новости он посылал через почту государям и государыне (!) [209] . Приходили подобные указы: «Нарекают они запорожцы, на него гетмана, будто он грамоты у себя удерживает, и он бы гетман о том к ним, великим государям, писал, о каких они запорожцы грамотах говорят и хто их и где, и для чего удерживают» [210] .
208
Листи І. Мазепи. Т. I. № 71. С. 191 и др.
209
Там же. № 94. С. 233.
210
Там же. № 77. С. 200.
211
Там же. № 131. С. 298. Например, такой случай: русский гонец-стрелец убил своего украинского проводника. Мазепа просит «царей» дать указ, что делать. «Цари», то есть Софья, дает указ Голицыну, «чтобы он, переговоря с гетманом, послал каво пригож и про то убивство велел розыскать…».
212
Там же. N8 159. С. 346.
Несмотря на давнее знакомство, явное покровительство Голицына и любезные обмены «подарками», Иван Степанович никогда не позволял себе фамильярности в письмах к нему. Наоборот, со временем обращение становится все более формальным: если после избрания гетманом Мазепа писал: «…ближнему боярину и дворовому воеводе ясновельможному князю…» — то весной 1689 года титул в обращении стал уже по-настоящему громоздким: «…ясновельможный ближний боярин, большого полку дворовый воевода, царственные большие печати и государственных великих и посольских дел оберегатель и наместник новгородский». Многие историки, изучавшие правление Голицына, склонны характеризовать князя как мечтательного и либерального интеллигента. Таков и его образ, запечатленный в великом романе А. Толстого, — нерешительный интеллектуал, мучающийся угрызениями совести. Факты показывают, что Голицын был честолюбивым политиком, жаждавшим власти, безусловно талантливым и образованным. Он во многом опережал свое время. Но, как все временщики, получив безграничную власть, он уже не был в силах остановиться и сломя голову летел навстречу своей гибели. То, что Голицын управлял страной «с самовластием», отмечал и Невилль, несмотря на свои дифирамбы в адрес князя.
Еще один очень характерный эпизод. Мазепа имел неосторожность писать «по своей обыкновенной любви и дружбе» Неплюеву, спрашивая того, не гневается ли на него в чем Голицын («понеж человек не ангел, чтоб не имел в чем согрешити…»). Князь Василий пришел в ярость, что гетман осмеливался делать что-либо без его ведома. Мазепе пришлось рассыпаться в извинениях («зело и стократно прошу прощения»). Он оправдывался, что все вышло от того, что на своем «хлопотном уряде гетманском пребывая», опасается в чем-нибудь «вашу княжескую милость прогневать» [213] .
213
Там же. № 101. С. 245–246.
Еще больше досталось Мазепе, когда он заикнулся русскому дьяку Жеденову про целесообразность похода на Кизикирмен. Голицын, узнав об этом, расценил слова гетмана как критику собственного плана Крымского похода. Мазепе приходилось уверять, что он упомянул Кизикирмен, никоим образом не предлагая отменять поход на Крым. Он умолял, чтобы Голицын услышанное «не ставил мне в лехкомыслие» и не расценивал как «неохоту» к Крымской войне, в которой он готов был «последнюю каплю крови» своей пролить [214] . Отметим, что поход на Крым оказался, как и следовало ожидать, провальным. А вот именно атаки Кизикирмена, возглавленные Мазепой во время Азовских походов, принесут блестящие плоды. Голицын, что подчеркивают большинство его современников и биографов, не был силен как полководец. Но, игнорируя мнения специалистов (в данном случае — Мазепы), он проявил себя и как наделенный неограниченной властью самоуверенный деспот. Тут вспоминается указ Петра, что подчиненный должен иметь перед начальством «вид лихой и придурковатый». Видимо, именно такой вид зачастую приходилось принимать Мазепе перед Голицыным.
214
Там же. № 120. С. 282.
Не считаясь с мнением гетмана относительно внешнеполитической и военной стратегий, князь Василий, однако, не считал зазорным использовать знания и связи Мазепы, когда речь шла об основных проблемах, с которыми столкнулось правительство Софьи. Что же это были за проблемы? Первая — законность самого правления и той власти, на которую претендовала царевна. В условиях, когда царь Петр Алексеевич неуклонно приближался к своему совершеннолетию, а царь Иоанн Алексеевич все больше болел, этот вопрос становился критическим и для Софьи, и для Голицына. О второй проблеме мы поговорим ниже.
Мы подходим как раз к тому аспекту, который совершенно не был затронут ни в биографиях Мазепы, ни в исследованиях по русской истории этого периода: о роли гетмана в общероссийских событиях.
После заключения Вечного мира имя Софьи начали упоминать во всех официальных правительственных документах рядом с именами обоих царей. Теперь она появлялась на официальных церемониях, приучая народ к своей особе. Невилль пишет, что Голицын якобы собирался жениться на Софье, заставив для этого уйти в монастырь свою жену [215] . Трудно сказать, насколько фаворит действительно был готов на такой поступок (возможно, речь шла только о тайном браке), но в чем нет сомнения — так это в том, что Голицын всячески стремился найти лазейку для провозглашения своей царевны самодержицей.
215
Невилль.С. 513.
Одним из главных «пропагандистских» шагов Голицына было изготовление портретов Софьи с определенным содержанием. В Москве не было специалистов ни с соответствующей художественной подготовкой, ни с соответствующими знаниями панегирической символики. Поэтому обращение Голицына к украинцам кажется весьма естественным. Лазарь Баранович (как мы уже отмечали, близкий друг Мазепы) готовил панегирики в честь Софьи, и именно по его приказу был изготовлен знаменитый портрет Голицына. Теперь, после приезда очередной украинской делегации с подношением панегириков царям, Шакловитый заказал портрет Софьи соответственного содержания. Для этой цели Баранович рекомендовал выдающегося украинского гравера Леонтия Тарасевича, недавно вернувшегося после обучения в Европе. В черниговской типографии Барановича Тарасевич вырезал гравюру, матрицу которой он весной 1689 года доставил в Москву. Невозможно предположить, чтобы это все осуществлялось без ведома и непосредственного участия Мазепы.
Хотя гравюры были впоследствии уничтожены, известно, что на них была изображена Софья, в короне, с державой и скипетром в руках, окруженная семью добродетелями. Надпись гласила: «София Алексеевна Божию Милостию Благочестивейшая и Вседержавнейшая Великая Государыня Царевна и Великая княжна… Отечественных дедичеств государыня и наследница и обладательница» [216] . Ниже были помещены портреты двух деятелей ее правления: Голицын и… Мазепа.
Тарасевич оставался в Москве всю весну и лето, проживая у думного дьяка, начальника Стрелецкого приказа Федора Шакловитого. Всего было изготовлено более 100 оттисков портрета.
216
Ровинский Д. А.Подробный словарь русских граверов XVI–XIX вв. Т. 1. СПб., 1895. С. 982–983.
Этот эпизод, имевший огромное значение для России, тесно связан и с другими событиями, в которых также участвовал Мазепа. В августе 1688 года в Украину приезжает архимандрит афонского монастыря грек Исайя. Посоветовавшись с Неплюевым, Мазепа отпустил его в Москву [217] . В конце октября к Мазепе приехал высокий гость — Федор Шакловитый [218] , по сути являвшийся главным соправителем и единомышленником Голицына. Сам гетман писал князю Василию, что с Шакловитым он разговаривал о «монаршеских делах» [219] .
217
Листи І. Мазепи. Т. I. № 84. С. 215–216.
218
Там же. № 101. С. 245–247.
219
Исследователи Петровской эпохи отмахивались от голицынского периода, а биографы Мазепы не желали вникать в российскую историю. В результате интереснейший эпизод переговоров Шакловитого с гетманом так и не получил должной оценки. А. П. Богданов вообще расценил его как секретное совещание о военных планах и приписал Мазепе (которого он именует «увлекающимся человеком») планы захвата Константинополя. — Богданов А. П.Первые российские дипломаты. С. 57–58.
В статейном списке Шакловитого, который он представил в виде отчета боярам, говорилось, что в Москве было получено послание мунтянского господаря Шербана, переданное через архимандрита Исайю. Православные Балкан предлагали план освобождения их от турецкого владычества, согласно которому поход русских войск вплоть до Константинополя должен был превратиться в победоносную прогулку в окружении восторженно встречающих их православных. Голицын с Софьей увлеклись идеей «третьего Рима», считая, что подобное богоугодное дело станет великолепным предлогом для укрепления их власти и для объявления Софьи — освободительницы православия — самодержицей. В связи с этим Шакловитый спрашивал мнение Мазепы как эксперта в данном регионе.