Меч и роза
Шрифт:
Мэгги Макларен была уроженкой Шотландии, поэтому никогда не сдавалась без боя. Но как только майор «завоевывал» ее, она так охотно демонстрировала свои разнообразные таланты, что утром он всякий раз оставлял ей на столике у постели очередной подарок.
Усмехаясь и не отпуская грудь пленницы, Гарнер толкнул ее на кровать, проворно расстегнул бриджи и лег между ног. Стон вырвался у него сам собой: внутри она была горячей, скользкой и тугой, как кожаная перчатка. Как обычно, Мэгги поначалу сопротивлялась, пыталась оттолкнуть его, ее волосы разметались, зубы обнажились, ноги молотили воздух и упирались в матрас. Но внезапно ее проклятия сменились стонами, а попытки оттолкнуть майора – крепкими объятиями и резкими движениями бедер. Он отпустил ее руки, и она обняла его за плечи, извиваясь так неистово, что оба чуть не свалились с постели.
Порой Гамильтону казалось, что Мэгги никогда не отпустит его. Она обвивала его длинными сильными ногами, подталкивая, заставляя погружаться все глубже, торопя приближение экстаза. Когда же наконец все было кончено, Гамильтон безвольно упал на кровать рядом с ней, то и дело вздрагивая. Пот градом катился с его лба, капая на атласное покрывало, парик слетел с головы и упал в опасной близости от горящей свечи.
– Слава Богу, что мятежники не додумались воспользоваться тобой как оружием, – пробормотал он. – Иначе сейчас они бы уже праздновали победу.
Мэгги села на постели и нахмурилась, разглядывая следы, оставленные на ее теле медными пуговицами, пряжками ремней и жесткой тканью мундира Гарнера. Ее груди, которые могли бы стать предметом мечтаний любого мужчины, раскраснелись, как мундир Гамильтона, бедра изнутри порозовели, кожу на них саднило. Но девушка решила, что все эти неудобства стоят минутной власти над любовником-англичанином. Тщеславный, самолюбивый и -надменный, он был чрезвычайно опасен.
Рослый, гибкий красавец офицер с льняными волосами ежедневно упражнялся со шпагой, поддерживая безупречную форму. При малейшем намеке на оскорбление он вызывал товарищей на дуэль – чтобы стать его противником, было достаточно обвинить в трусости Тринадцатый драгунский полк, в котором он прежде служил. Сразу после позорного бегства с моста Колтс-Бридж Гарнер приказал расстрелять двух младших офицеров за трусость и повесить двадцать рядовых в назидание остальным. В битве при Престонпансе полк Гарнера удирал с поля боя вместе с отрядом генерала Коупа, и тот мудро заметил, что расстреливать и вешать солдат – значит радовать врагов.
С женщинами Гарнер неизменно был холоден и высокомерен. Он оказался неплохим любовником – не самым лучшим из любовников Мэгги, но вполне сносным.
– Если говорить о твоем оружии, англичанин, – сардонически процедила она, глядя на обмякший кусок плоти, свисающий из расстегнутых бриджей майора, – то я предпочла бы своих соплеменников.
Нефритово-зеленые глаза медленно открылись.
– Послушай, плутовка, рано или поздно я решу, что у тебя слишком острый язычок.
– Ведь меня слышишь только ты, – со смехом напомнила она. – О чем же тревожиться?
Гарнер уставился на ее влажные припухшие губы, затем позволил себе улыбнуться. До недавнего времени он не интересовался прошлым пленницы – ему было достаточно знать, что она шотландка и бесподобна в постели. Выиграв ее в кости, Гарнер избавился от необходимости пускать в ход свои чары. Но если большинство женщин быстро становились его покорными рабынями и так же быстро надоедали ему, то Мэгги Макларен оказалась исключением. Только одна женщина в мире могла бы сравниться с ней. Кэтрин Эшбрук Гарнер считал олицетворением страсти и желания, они сквозили в каждом ее взгляде, в каждом движении стройного белого тела. Но она держалась надменно, всем видом показывая, что до Гарнера ей нет никакого дела.
Представив себе, как он падает мертвым или раненым к ее ногам, Гамильтон нахмурился. Богатая, утонченная, избалованная и прекрасная Кэтрин Эшбрук чуть было не удостоилась предложения его руки и сердца. Но она выставила его на посмешище, стравила его со своим любовником и отдалась победителю. Унижение, которое он испытал, проиграв поединок с Монтгомери, не шло ни в какое сравнение с позором, который он с трудом пережил, узнав, что Кэтрин и не думает расторгать свой брак. Она не рассталась с черноволосым торгашом на ближайшем постоялом дворе, как обещала, не прислала даже записки, извещая его, Гамильтона Гарнера, о том, что она передумала. Ей и в голову не пришло избавить его от многозначительных подмигиваний товарищей, вместе с которыми он гнался за ней через всю Англию.
– Она была хороша собой, англичанин?
– Что? – спросил Гамильтон, очнувшись от раздумий. – Кто?
– Та, о ком ты задумался так, что у тебя потекли слюнки, да и дружок в штанах распух, словно от пчелиного укуса.
Гамильтон рывком сел, румянец на его щеках говорил сам за себя. Мэгги усмехнулась, готовясь подпустить еще с десяток шпилек.
– Я напоминаю тебе о ней?
– Не совсем, – коротко отозвался он и чертыхнулся, заметив, что одна из пуговиц жилета висит на нитке, готовая оторваться. Мэгги встала перед ним на колени и принялась проворно расстегивать ремни и пуговицы, распутывать тесемки и шнурки.
– Она была красива?
На щеке Гамильтона дрогнул мускул. Красота – понятие относительное. Но волосы Кэтрин казались ему прекраснее чистого золота, лицо сияло ярче солнца, тело неудержимо манило к себе, губы были слаще нектара.
– Она была тварью, – устало вздохнул Гамильтон. – Светловолосая и голубоглазая дрянь... Но за ней давали недурное приданое, которого могло бы хватить мне до конца жизни.
– Могло бы хватить? Значит, ты упустил ее?
– Дуэль была подстроена! – гневно выпалил он. – Секунданты мошенничали, а она и... – Он умолк, заметив любопытство в янтарных глазах Мэгги. Он слишком разболтался, наговорил больше, чем хотел.
Пристально вглядываясь ему в глаза, Мэгги расстегнула рубашку Гамильтона и принялась водить кончиками пальцев по мускулистой груди. Опустив руки, она нащупала на боку твердый извилистый шрам – единственный изъян безупречного тела.
– Значит, за нее ты дрался на дуэли и проиграл? – усмехнулась она.
Нефритово-зеленые глаза сверкнули, пальцы сжались на плечах Мэгги так, что ногти вонзились в плоть.
– Никто и никогда не побеждал меня в бою! – прошипел он, тряхнув Мэгги за плечи. – Никто!
Она злорадно усмехнулась:
– Но твои шрамы говорят об обратном.
– Мы должны были драться до смерти. Я первым нанес удачный удар и уже собирался добить его, а этот трус опустил оружие, словно прося пощады. Но когда я в приливе милосердия решил даровать ему жизнь, он напал на меня. Несколько дней я был при смерти, а когда пришел в себя, то узнал, что этот мерзавец сбежал. Они удрали вдвоем. О, она умела лгать! Она лгала мне, пока я лежал, сгорая от унижения и обливаясь кровью! Мне следовало догадаться, что они в сговоре! – Отпустив Мэгги, он ударил кулаком по своему колену и продолжал: – Едва оправившись, я погнался за ними. Несколько недель я рыскал по постоялым дворам, надеясь напасть на след и отомстить обоим. Но они исчезли. Как сквозь землю провалились. Поначалу я не верил своим ушам: эту пару было трудно не заметить. Но нигде и никто не видел стройную блондинку и рослого черноволосого и черноглазого ублюдка.