Меч истины
Шрифт:
Моя вспышка не напугала Руфина:
– Смотри-ка, книжник возомнил себя героем! – он ухмыльнулся и снова поднял клинок, ещё испачканный кровью Филиппа. – Позабавимся!
Должно быть, он рассчитывал убить меня одним ударом. Я и впрямь ничего не умел. Руфину пришлось узнать, что я не уступаю ему в быстроте. И превосхожу длиной рук. Он гонялся за мной по поляне, пока я не запыхался. И на красивом лице бродила довольная усмешка.
– Это забавно, грамотей. Ладно, пора кончать, - сказал он и
Я почти почувствовал, что клинок вонзается мне в живот, и отшатнулся, но на уме Руфина было совсем другое. Левой рукой он ударил меня в висок.
Когда ко мне вернулась способность видеть, на поляне снова горел костёр. Руфин досадливо разворачивал свитки и бросал их в огонь. Папирус занимался мгновенно и жарко. Я застонал, пытаясь подняться. Путы не дали мне это сделать.
Услышав, что я очнулся, убийца нагнулся надо мной.
– Никто ничего не узнает, - сказал он мне доверительно. – Туллий спрятал тело. Это барахло я сожгу. А тебя…
Я снова рванулся, но его сандалия упёрлась мне между лопаток:
– Не дёргайся, Марк! Я оценил твои принципы. Ты не побежал, как советовал старый дурень. Это хорошо! Есть надежда, что не побежишь и впредь, - он ухмыльнулся.
– Должен же я получить хоть какую-то выгоду от этой глупой проделки. Ты молод и силён. За тебя дадут хорошую цену. Ты ещё будешь героем, Марк!
Насмешка много значит в двадцать лет. Иногда она даёт силы жить.
– Я запомнил твоё имя, Руфин! Жди, я приду за тобой!
Вместо ответа он просто пнул меня в лицо. И я уткнулся в траву, глотая слёзы и кровь.
– Ты запомнил моё имя, щенок? Скоро забудешь своё! Ты – грязь! Тебя втопчут в кровавый песок.
Он ещё не раз подходил ко мне в эту ночь. К утру я уже слабо соображал. Центурион не дал забить меня до смерти. Мне предстояло жить. Через два дня я был продан ланисте , направлявшемуся в Путеолы.
Урок второй. Терпение.
Что делает с людьми угроза смерти и неволя? О том, как остаться человеком, у всех разные представления. Иной упрямо отказывается подчиниться чужому господству. Умирает он, как правило, мучительно, - до последнего уверенный, что сохранил свободу духа.
Я не сопротивлялся тому, что со мной делали. Раз отведав побоев и пут, я не хотел повторять этот опыт. Не считайте меня трусом, но моя гордость не такова, чтобы ради неё идти на муки.
Других неволя ломает сразу. Они безропотны, на арене сражаются без ярости и умирают без упрёка. Мне пришлось повидать и таких. Их убивают первыми. Я мог пойти по этому пути. Меня останавливала память о глумливой усмешке на красивом лице Руфина. Кто накажет его, когда я умру? Не хотелось в таком деле полагаться на богов. Мой враг сохранил мне жизнь? Хорошо, я должен подумать, как этим воспользоваться. К тому же, я обещал, что вернусь. Слово – единственное, что осталось мне от свободного человека. Слово нужно держать.
Были и третьи – те, кто ухитрялся
Четвёртые до последнего надеялись получить свободу. Мне повезло, что в день моего появления в гладиаторской школе там был один такой. Меня заворожило, как самозабвенно он бился посреди окружённого колоннадой внутреннего двора. Это был огромный германец с редкими белыми волосами до плеч. Длинные усы опускались почти до груди, это выглядело непривычно. Сразу пятеро гладиаторов наседали на него, но он раз за разом расшвыривал всех, как неистовый лесной хищник расшвыривает свору собак.
– Это Зверь, вандал, - сказал сопровождавший меня надсмотрщик. – Он выиграл уже семь боёв. Скоро сумеет накопить достаточно, чтобы купить себе свободу.
Это было важно!
– Свободу можно купить? – спросил я.
– За хорошую цену. Если победишь в бою, тебе вручат пальмовую ветвь. И ты сможешь рассчитывать на кругленькую сумму. Император Марк Аврелий постановил, что для раба она достигает пятой части заплаченной цены.
Я подсчитал:
– Зверь уже должен получить свободу – он победил семь раз.
Надсмотрщик усмехнулся:
– Германца слишком любят зрители. Да он и не знает другой жизни, это прирождённый убийца.
Оказывается, ланиста может удержать гладиатора своей волей. Это было не слишком приятно в сравнении с тем, что я услышал. Я решил, что обязательно выучусь владеть мечом не хуже. Зверь выиграл семь боёв. Что ж, если понадобится, я выиграю десять. Столько, сколько нужно для того, чтобы обрести свободу… и не только. Руфин тоже умеет обращаться с мечом.
Зверь так и не вышел на волю. Через два месяца его разорвал на арене лев. Ланиста выпустил любимца публики против двух хищников. Одного Зверь задавил голыми руками.
Наверное, этот германец спас мне жизнь просто тем, что вовремя встретился на моей дороге. Большинство гладиаторов не переживают свой первый бой. Я выдержал пять лет. Тогда мне не приходила мысль, что, возможно, Руфин поставил это условие – я не должен выйти живым из Путеол. Подобное вероломство вполне в его духе, но я был слишком честен. Выигрывая очередной поединок, я подсчитывал сумму и недоумевал, почему мне не вручают рудис.
Впрочем, в тот день до этого было ещё далеко. Принятое решение надо исполнять, и я взялся с жаром. Если забыть о постоянной угрозе смерти, гладиаторская школа в Путеолах не была очень плохим местом. Она стояла на берегу Неаполитанского залива, так что мы дышали чистым морским воздухом. Каморки, где обитали гладиаторы, составляли три шага в ширину и в два в длину, нас селили по двое. Но помимо этого рабам-воинам была обеспечена обильная пища, заботы брадобрея и массажиста, бани и чистая одежда. Любимцы публики обязаны сохранять форму.