Меч президента
Шрифт:
Где-то в темном кабинете, откуда истерически звал на помощь Руцкой, среди вороха разбросанных по столу бумаг, лежал приказ об аресте и расстреле президента Ельцина, об аресте всех членов его семьи в лучшем духе старых коммунистических традиций.
Сквозь треск помех работающей на прием рации прозвучал знакомый голос: «Руцкой, сдавайся!».
Бывший вице-президент всхлипнул в микрофон: «А если сдамся, то расстреляете? А? Убьете?».
«Там посмотрим, — сказал голос. — Что с таким пидаром и козлом делать? Ты же застрелиться обещал».
«X… вам! — зло завопил Руцкой. —
Вместо ответа из рации неожиданно грянула песня: «Дождливым вечером, вечером, вечером, когда пилотам, прямо скажем, делать нечего…» Слезы текли по щекам Руцкого.
«Виктор, — продолжал он истерически кричать в микрофон, — ты меня слышишь, е… твою мать?! Ты за все мне ответишь, тварь!»
«Отвечу, — согласился голос. — Ты выйди, дурак, на балкон. Там 10 дивизий, которых ты ждешь, пришли к тебе присягать. Долго они ждать будут? Давай, сдавайся. Мы знаем, где ты сидишь. Сейчас из танка тебя приголубим так, что и хоронить будет нечего. Ты понял?».
Неожиданно ожил стоявший на полу селектор. Голос Сергея Парфенова, как всегда, спокойный, доложил: «Альфа» в здании».
Руцкой схватил трубку радиотелефона и, тяжело дыша, стал набирать код из четырех цифр. Никто не отвечал.
Снова раздался голос Парфенова: «У них приказ стрелять на поражение, если мы окажем сопротивление. А потом поди разбери, оказывали мы сопротивление или нет».
Наконец, телефон ответил, и Руцкой, захлебываясь срывающимся голосом закричал: «Валера, это ты, е… твою мать? Ты что, скрылся? Помоги, погибаем. Что?»
«Сдавайся, Саша, — мягким голосом посоветовал председатель Конституционного суда России Валерий Зорькин. — Не получилось на этот раз. Сдавайся».
«Как сдаваться, — орал в трубку Руцкой. — Валера, я только что послал с белым флагом — располосовали людей. Потом подошли и в упор добили. Ведь тот же Ерин дал команду: свидетелей не брать. Они знают, что у нас звукозаписи есть, видеозаписи, начиная со второго числа: кто давал команды, когда давал команды, где стреляли, как убивали людей. Неужели ты не понимаешь, мы — живые свидетели! Они нас живыми не оставят. Я тебя прошу, звони в посольства. Посади человека, пускай звонит в посольства…».
«Саша, — все также мягко проворковал Зорькин. — Мне Черномырдин и Ерин гарантировали твою личную безопасность…»
«Врет Черномырдин! Врет Ерин! — завизжал Руцкой. — Я тебя умоляю, Валера! Ну, ты понимаешь?! Ты же верующий, е… твою мать! На тебе же будет грех!»
«Что я могу сделать? — в голосе председателя Конституционного суда появились нотки раздражения. — Начни переговоры…»
«Валера, — тяжело дыша, путаясь в словах, кричал Руцкой. — Они бьют из пушек. Из пушек! Если бы ты сейчас увидел, на что сейчас…»
«Вы сами не стреляйте», — посоветовал верховный юрист страны.
«Да не стреляем мы! — со злостью заорал Руцкой. — Ты посмотри — тишина.
— Вот я отнимаю трубку от уха, послушай, — тишина!»
«И чудненько, Саша, — ответил Зорькин. — И они не стреляют. Я вижу по телевизору. Вот и начните переговоры…»
«Идет перегруппировка, — перебил его бывший вице-президент. — Танки разворачиваются в боевой порядок. Будут бить залпами. Я тебя прошу, звони в иностранные посольства, пускай иностранные послы едут сюда».
«Ну, ты понимаешь, — уже со злостью сказал Валера. — Что я буду позориться — звонить в посольства. Я снова позвоню Черномырдину и Ерину и предупрежу их о персональной ответственности…»
«Черномырдин и Ерин врут, — снова сорвался на визг Руцкой. — Не надо им звонить! Ты лучше связывайся, как я тебе, е… твою мать, сказал, с иностранными посольствами! Посади человека, пускай связывается! Ну, неужели мировое сообщество даст расстрелять свидетелей?! Ведь надо разобраться потом будет. Ведь они убийцы, ты понимаешь или нет? Руслан, скажи ему… Але! Валера! Але! Падла, бросил трубку! Сука! Руслан, позвони ты… Ну, что ты сидишь, как мудак? Убьют же нас всех сейчас, Руслан!»
Но Хасбулатов молчал.
Может быть, именно сейчас, в момент, когда стало уже совершенно ясно, что все его планы рухнули, в просветлении наркотического покоя, он вдруг, с полной остротой, осознал, что произошло.
Его обыграли в наперсток с такой же простотой, с какой обыгрывают на площади у Курского вокзала впервые приехавшего в столицу дубового провинциала, пожелавшего слегка поразвлечься и проигравшего за 10 минут все: и наличные деньги, и шмотки, и даже дом в Орловской области. Даже жену с детьми. И все — с простотой необыкновенной.
Как же он так, как глупая муха, попался в паутину? Казалось, все было взвешено и продумано до мелочей.
Всем надоевший, малограмотный и вечно пьяный президент. (Видел ли он сам президента пьяным? Вроде, нет. Да, пили вместе, но все было в полном ажуре, как говорится. Но показывали видеозапись, и не одну, сделанную людьми Баранникова, и еще раньше — свердловским КГБ по приказу Андропова. И столько показаний и рассказов. Начиная со знаменитой статьи в «Правде», якобы перепечатанной из итальянской «Републик», до рассказа Вощанова, как Ельцин, прилетев на встречу с госсекретарем США, был настолько пьян, что был не в состоянии выйти из самолета. Встречу отложили, сославшись на внезапную болезнь. «Не верь ничему, чего не видел собственными глазами», — гласит мудрая кавказская пословица. Поздно она ему вспомнилась!).
Цвет нации, собравшийся в Верховном Совете и вокруг его, открыто призывающий его, спикера, спасти страну, свергнув оккупационное правительство, которое, развалив страну, разрушив экономику и доведя до крайней нищеты народ, ныне продолжает проводить антинародную внутреннюю и внешнюю политику, уничтожая последние остатки русской государственности.
Хасбулатов хорошо знал, что это не так. Он стоял рядом с Ельциным, когда развалился Советский Союз, ограбленный до нитки смывшейся с исторической сцены КПСС. Он был в числе тех первых лиц нового российского руководства, которые пришли в ужас при виде того наследства которое им оставила, сбежав, преступная партия коммунистов, успевшая напоследок еще раз засунуть страну на три десятилетия вперед в финансовую кабалу Запада.