Меч с берегов Валгаллы
Шрифт:
Послышался какой-то ровный шум, сквозь который доносился чей-то приглушенный голос, почти шепот, такой тихий, что Сима не могла расслышать ни слова.
— Кто это? — спросила она недоуменно. — Кто говорит? Я вас совсем не слышу!
Голос в трубке стал чуть громче.
— Это Алена! — разобрала Сима с трудом.
— Алена? Какая Алена? Говорите громче, я вас очень плохо слышу! Видно, связь плохая!
— Я не могу громче говорить! — прошелестело в трубке. — Это Алена, мы познакомились в центре «Дублон»!
Тут Сима вспомнила про исчезновение Сергея, про то, как она
— О, привет, Алена! — проговорила она бодро. — Что, неужели тебе удалось что-то узнать?
— Удалось! — чуть слышно ответила Алена. — Ты не поверишь! Ты просто не поверишь!
— Не поверю во что? — спросила Сима, и сердце ее забилось от волнения — неужели Алена и правда что-то узнала о Сергее? Неужели его можно найти?
— Я не могу сейчас говорить! — прошептала Алена. — Никак не могу! Давай встретимся завтра в том кафе, на первом этаже «Дублона»! В двенадцать часов…
— Но скажи хотя бы… — начала Сима, — скажи, в какой фирме он… название скажи!
— Я… мне нужно визитки заказать, — быстро сказала Алена.
— Какие еще визитки? — оторопела Сима, но из трубки уже неслись короткие гудки. — Ну вот, только заинтриговала! — проговорила Сима, раздраженно глядя на телефон. — Теперь до завтрашнего дня придется мучиться неизвестностью…
Вечером Тимофей объявил, что у Люси в ресторане день грузинской кухни. По этому поводу в квартире стояли упоительные запахи, а Тимофей метал на стол закуски. Были тут и баклажаны с чесноком и грецкими орехами, и лобио, и сациви двух видов, потом настал черед горячих хачапури по-имеретински, и завершила все огромная порция удивительно вкусного шашлыка.
Сима съела все с удовольствием и без напряжения, очевидно, привыкла. И угрызений совести не испытывала, и в зеркало на себя не смотрела. Впрочем, в прихожей не было зеркала.
— Слышь, Симона, — озабоченно сказал Тимофей, поглаживая своего тезку, уютно умостившегося у него на коленях, — ты поздно не очень-то ходи. Тут, понимаешь, у нас странные вещи творятся. Женщины молодые пропадают.
— Ой, да что это вы такое говорите, дядя Тимофей! — Сима была сытая и спокойная.
— А вот и то. — Он смотрел серьезно. — Не хочу тебя пугать, но мимо Громовского кладбища и не думай ходить, чтобы дорогу срезать. Себе дороже выйдет.
— Да разве оно еще существует? — удивилась Сима, что-то такое вспомнилось ей из рассказов бабушки.
Громовское кладбище было недалеко, но с детства Симе запрещали к нему приближаться. Кладбище было очень старым, там давно уже никого не хоронили.
— Еще до войны запретили подхоранивать, — поддакнул Тимофей, — ворота закрыли, а потом уж забор потихоньку сломался, деревья выросли — ужас какие высокие, мы, бывало, мальчишками туда бегали, истории страшные рассказывали — про Черную руку, про Одноногого капитана. Как-то случайно Кольку Семушкина, приятеля моего, в склепе заперли, он там чуть не рехнулся. Здорово батя тогда меня выдрал, с тех пор мы это кладбище стороной обходили.
Ну, место там глухое, могилы старые проваливаются. А власти, видно, забыли о нем, никто там ничего не делает. И вот, понимаешь, в последнее время случаи начались… — Тимофей сделал выразительную паузу и продолжил: — Месяца два назад женщина пропала — тут по улице нашей через три дома жила. С утра ушла на работу в аптеку, свекровь вечером ей позвонила — ты где, спрашивает? Ужин греть? Еду, говорит, уже в маршрутке. Ну, ждут, ждут — нету ее, ужин остыл уж, потом волноваться начали. Звонят — мобильник выключен. Так и не нашли. Участковый наш по квартирам ходил, спрашивал — может, кто видел? Я даже имя запомнил — Устименко Марина Викторовна. Получается, что сошла она с маршрутки и решила мимо кладбища дорогу срезать, там переулочек такой вдоль забора идет.
— Ну и что?
— Ну и все, с тех пор никто ее не видел. Как в воду канула Марина эта. Или — как сквозь землю провалилась. Тут люди думают, что выскочили эти, с кладбища, да и затащили ее туда.
— Кто — эти?
— Да черт их знает, — с досадой сказал Тимофей, — не то бомжи там озоруют, не то нечистая сила. Какое-то там по ночам движение, огни горят, и вроде как стоны раздаются. Я сам не слышал, дворничиха Зинаида рассказывала.
Сима с трудом вспомнила дворничиху Зинаиду — вечно полупьяную бабу с синяком под глазом. Синяки аккуратно чередовались — то слева, то справа.
— А третьего дня еще одна девица пропала, — сообщил Тимофей, — в соседнем доме жила. Тоже все мимо кладбища ходила, вот и пропала. Так что, Симона, я тебя серьезно предупреждаю — не ходи там. Лучше уж лишний крюк сделать, чем, как эта Жанка, жизнь молодую закончить. Убьют и закопают в старую могилу, никто не найдет. Муж ее, Степка Кулик, извелся весь…
Сима машинально задумалась, где она недавно слышала это имя — Жанна Кулик, но тут же отвлеклась на другое.
— А что же вы, дядя Тимофей, жену свою Люсю не бережете? Вон она как поздно с работы возвращается.
— А ее подвозят прямо к подъезду, — отмахнулся Тимофей, — директор так распорядился.
Но случилось так, что прознали братья Барда Драчуна, что Эгиль убил их родича. Они жили на мысу Флордесс к северу от Трандхейма и часто выходили в море за добычей. Они набрали людей и отправились в долину Турнадаль, чтобы отомстить убийце своего брата. Вот приехали они, числом сорок, к хутору Конец Шхеры, и подожгли ночью все постройки. А все спали, как водится, в одном помещении: и Эгиль, и жена его Турид, и брат Эгиля Скегги, и сыновья, и все его люди. Вот проснулся Эгиль среди ночи и увидел, что дом его горит. А в спальном покое стоял большой жбан с кислым молоком. Вот взял Эгиль козлиную шкуру, окунул ее в жбан и потушил огонь возле стены. Потом он пробил эту стену и выбрался наружу, и с ним брат его Скегги и еще двенадцать человек. Под завесой дыма убежали они в горы и спрятались там. Двадцать же человек сгорели в доме, а братья Барда Драчуна думали, что сожгли всех.