Меч войны, или Осужденные
Шрифт:
Мальчишка трясся, зажимал рот ладонью. Он забился в щель между тачкой и стеной, и видеть его мог, наверное, только Барти. Рыцарь колебался недолго. Подошел, молча сел рядом. Юлли вскинул на него мокрые глаза, просипел:
– Шакал, тля вонючая… Хозя-яин… Кабы смочь убить – так и плевать, что самого потом, как Альни.
– Я бы мог. – Барти представил, как славно подалось бы под пальцами горло Хозяина, сглотнул. – Так ведь не подобраться. Иначе давно б, верно?…
Мальчишка кивнул. Уткнулся носом Барти в колени, заплакал уже открыто. И – сквозь слезы –
– Я ж его раньше знал. С Верлы еще. Поймал он меня на горяченьком. – Юлли не то всхлипнул, не то смешок сквозь плач прорвался. – Вот глянь, самого наместника сын – и бродяжка вороватый. Другой бы стражу кликнул и забыл. А он…
Ого, мысленно присвистнул Барти. Верла, значит… Сын наместника Диарталы, вот оно, значит, как. Юлли рассказывал, временами шмыгая носом, а Барти думал: странные кунштюки выделывает иной раз судьба. Пожалеть воришку, пристроить к делу – а потом столкнуться с ним на каторге. Чисто же сиятельный император подмел мятежную Диарталу.
– А тогда, помнишь, в тот день, когда ты появился… Альни ведь за меня тогда подставился. Я смотрел, как ход на склад открыть, умею я, понимаешь? Вот, а тут охрана… Меня б там заметили – хана. А он с тачкой как раз. Вывернул всё прям на них, чуть не по колени засыпал. Вроде как на повороте не удержал. У меня аж дыхание сперло, думал, там его и прибьют. А потом ничего, наверх потащили… Джиху под плети…
А на другой день, мысленно продолжил Барти, он, избитый, махал киркой, пока я отлеживался. Гнал двойную норму, чтобы неумеху-новичка не обделили горстью мерзкой склизкой каши.
Кстати о норме… Себастиец поймал взгляд Юлли, спросил:
– До нормы много тебе еще?
– Да ну ее, – зло отмахнулся мальчишка.
Барти встал:
– Знаешь, что я думаю? Альни бы это не понравилось.
– Что – не понравилось? – прошептал мальчишка.
– Что ты так глупо под плети лезешь. Давай-ка, Юлли, за работу. – Усмехнулся: – И я делом займусь, а то что ж, раз самому не надо… не спать же ложиться.
Юлли встал, взял лопату. Медленно, явно через силу заставляя себя двигаться. Спросил вдруг:
– А тебе почему не надо? Что ты под плети лезешь, ему бы тоже не понравилось.
Ишь ты… А хороший ведь мальчишка.
– Я крыса, Юлли. Моя очередь сразу за ним.
Боль непривычно натруженного тела позволяла забыться. Барти махал киркой, а в ушах снова и снова звучал голос, ставший за два дня таким близким: «Угол видишь? Ты ж не как саблей по врагу лупи…» Альнари, Альни… как же тебя по роду, дай Господь памяти… Нет, не получается вспомнить, как звали казненного три года назад наместника Диарталы. Никогда не интересовался такими далекими делами, так, слышал краем уха…
Алая искра полетела под ноги падучей звездой. Барти моргнул. Почудилось, нет? Отер лоб, присел. Провел ладонью по полу. Нащупал в шершавой соляной крошке гладкую прохладную каплю.
Алый, ограненный восьмигранником камень. Гранат, если не подвели рыцаря довольно-таки скудные в области самоцветов познания.
Спаси Господь, подумал рыцарь, я, верно,
Ну что ж, будем сходить с ума дальше. Рыцарь поднес камень к глазам. С той стороны глядел на него гномий колдун. Да нет, не на него, – на любого, кто заглянет… но каково таргальцу взять в руки такой вот привет в не знающей вроде бы о гномах империи? Неволей решишь, что для тебя предназначено…
«Люди, вы получали предупреждение. Вы не ушли, когда мы просили вас миром. Это последнее послание, ради былой дружбы, позабытой людьми. Подземелье дает вам еще день. Один день на то, чтобы сохранить ваши жизни. Уходите – или останетесь здесь мертвыми».
Вот оно как.
Значит, это исконные гномьи копи, а не людские разработки.
Как любой таргалец, Барти достаточно знал о Смутных временах, чтобы представить, чего можно ждать людям от начавших войну гномов. Если в империи начнется то же самое… Свет Господень, вот тогда императору точно станет не до Таргалы! Вот оно, спасение… искупление предательства, совершенного ради Марианы. Всего лишь закинуть камешек подальше. Один день. И плевать, что этот день станет последним днем их жизни. Разве это жизнь? А гномы убивают без излишней жестокости. Обрушат свод, или выведут сюда подземную реку, или еще что такое же верное.
Вот только Альни…
Один день. Тот самый день, что гномы дали империи ради былой дружбы, там, наверху, будет умирать Альнари, сын казненного три года назад наместника Диарталы. Умирать злой, медленной, бесславной смертью. А их всех снова заставят смотреть.
Трудно предать первый раз. Второй – или невозможно, или легче легкого, и пока сам не столкнешься, не узнаешь, как будет оно для тебя.
Первый раз сэр Бартоломью, коронный рыцарь Таргалы, выбрал жизнь любимой. Второй – жизнь друга. Не слишком большая цена за предательство.
Алая капля лежала на ладони. Барти знал, точно знал – гномий колдун через такие вот камни видит тех, кто читает послание. Можно ответить сразу, в том и фокус.
– Я знаю, вы меня слышите. Вы должны слышать… – У Барти перехватило дыхание. – Не надо угроз, не надо посланий. Тех, кто решает, здесь нет, до них не дойдут ваши слова. Придите… просто придите и возьмите то, что по праву ваше. Вы ведь можете увести нас отсюда, я знаю, можете, я ходил гномьими путями. Мы ведь не своей волей здесь. Мы бы счастливы уйти, только помогите… Сбегут все, охране ой как не поздоровится. А если охрана исчезнет без следа…
Барти хрипло рассмеялся – и осекся. Опять спасение от гномов? Здесь?! Не бывает на свете таких совпадений… не может их быть! Это и называется, верно, «безумная надежда».
Да, безумная… но другой нет. Барти глядел на гномий камень – до рези в глазах, до слез, смазавших ограненный восьмигранником гранат в каплю крови на ладони. Глядел и шептал: придите, пожалуйста! Господом всеблагим умоляю…
О КЛЯТВАХ БЛАГОРОДНЫХ МУЖЕЙ