Меченый
Шрифт:
– А сколько она стоит? – спросил я.
– Она бесценна, – отрезал Куик.
– До тех пор, пока не наклеен ценник, – уточнил я.
– На аукционе, – сказал Спурлок, – Рембрандт подобного размера тянет на десять миллионов долларов.
– Вот это да! – восхитился я.
– Но картина была украдена, – осадил меня Куик. – Ее законным владельцем является Фонд. Поэтому ее нельзя продать на аукционе, нельзя купить законопослушному коллекционеру, нельзя выставить на всеобщее обозрение. Она наша. Если мы ее найдем, то просто заберем, и все.
– Если найдете.
– Откуда вам известно,
– На картине есть следы реставрации, – сообщил я.
– Простите? – насторожился Спурлок.
– На обороте холста. Очевидно, полотно когда-то было повреждено. Изъян не заметен на лицевой стороне, но четко проступает на тыльной. Там есть Г-образный шов.
Спурлок посмотрел на Куика, и тот сразу открыл папку. Адвокат медленно листал документы, пока не нашел что искал, а именно старую фотографию кусочка холста. С трудом скрывая возбуждение, он передал снимок Спурлоку и наклонился ко мне:
– Кто ваш клиент, Виктор? Чего он хочет?
– Он хочет просто вернуться домой, – ответил я.
– Продолжайте, мистер Карл, – сказал Спурлок. – Объясните, что мы можем сделать для этого.
– В настоящее время мой клиент обвиняется в преступлениях, которые совершил много лет назад. Его активно разыскивают сотрудники окружного прокурора и ФБР, а кроме того, бывшие подельники, которые хотят заставить его замолчать. Он желает заключить сделку с правительством. Ему нужны гарантии безопасности и свобода. Мне кажется, это достаточно справедливо. Однако фэбээровцы считают, что сделка неприемлема. Я надеюсь, что один из влиятельных людей вежливо попросит их изменить свое мнение. Разве в составе вашего совета директоров нет конгрессмена? Разве один из ваших спонсоров не является также и крупным спонсором Республиканской партии?
– Вы хорошо подготовились к встрече, мистер Карл. Вы утверждаете, что это не будет стоить нам денег?
– Мы живем в Америке, – сказал я. – Здесь все стоит денег. Мой клиент хотел бы начать новую жизнь не на пустом месте, однако его требования не чрезмерны и вы вполне можете заплатить сумму, которую он просит, даже учитывая финансовые трудности. Я уверен, что позже мы обо всем сможем договориться.
– Конечно, сможем, – подтвердил Спурлок. – Да-да, я в этом уверен.
– С кем нам нужно переговорить? – спросил Куик.
– Вы знаете Лоренса Слокума из офиса окружного прокурора?
– Он теперь начальник отдела по расследованию убийств, не так ли?
– Да. Он ведет это дело для окружного прокурора. У федералов есть прокурор по имени Дженна Хатэуэй, которая тоже отвечает за это дело.
– Вы сказали «Хатэуэй»? – переспросил Куик.
– Совершенно верно. Она явно ищет славы. Если хотите надавить, то начните с нее.
– Хорошо. Итак, Виктор, – сказал Куик, – чтобы мы сделали то, о чем вы просите, нам нужно знать, кто ваш клиент.
– Его зовут Калакос. Чарлз Калакос. Слокуму он известен как Грек Чарли.
В глазах Стэнфорда Куика что-то мелькнуло, веки у
– Но я должен подчеркнуть, что необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Есть люди, очень опасные люди, которым не понравится, если Чарли вернется домой. Любая утечка информации уничтожит сделку и поставит под угрозу жизнь моего клиента; в результате вы не получите картину.
– Мы понимаем, – заверил меня Спурлок.
– Любой слух о нашем договоре сводит его на нет.
– Можете быть уверены, мистер Карл, – сказал Джабари Спурлок, сжав перед собой руки и кивая с мудрым видом, – в нашем лице вы найдете саму осмотрительность и осторожность.
Осмотрительность длилась около двадцати четырех часов, а потом началось светопреставление.
Глава 8
Казалось, что это был достаточно простой план. У меня имелись одни намерения относительно моего клиента, а у помощника федерального прокурора США Дженны Хатэуэй – другие. Самый простой способ согласовать наши намерения – привлечь посредника, отсюда и мой визит в фонд Рандольфа. Несколько осторожных звонков от влиятельных членов совета директоров по поводу похищенного Рембрандта заставят ФБР плясать под мою дудку.
Я был так уверен в своем плане, что даже не задумался о некоторых странных нюансах визита. Например, почему миссис Лекомт была так озабочена моей встречей со Спурлоком? Или почему Стэнфорд Куик смешался, услышав имя похитителя? Или – самый странный вопрос – как великий неудачник вроде Чарлза Калакоса и остальная шушера из местной банды смогли безупречно спланировать и профессионально осуществить ограбление? Я отмахнулся от этих нюансов. Мне всего лишь нужно было договориться о сделке, и на первый взгляд я добился своего.
Пока кто-то не вывесил напоказ грязное белье, а заодно поставил под угрозу жизнь моего клиента. И не только его.
– Я вас знаю, – сказал мужчина с явным филадельфийским акцентом. – Вы Виктор Карл.
Он остановил меня неподалеку от моего офиса. Я задержался на работе допоздна. Шел уже восьмой час. Двадцать первая улица была пустынна, мастерская по ремонту обуви закрыта, а корейская бакалейная лавка закрывалась. На Честнат-авеню всегда оживленное движение, но я направился в противоположную сторону и миновал переулок в конце дома, когда дорогу мне преградил этот мужчина.
– Точно, – сказал я. – А вы кто?
Он поднял маленькую цифровую фотокамеру и сделал снимок, на какой-то момент ослепив меня вспышкой.
– Ух ты, – сказал я, моргая. – Вы кто, репортер?
– Не совсем, – ответил мужчина.
Действительно, он не был одет как репортер: ни поношенной спортивной куртки, ни неглаженой рубашки, ни пятен от горчицы на галстуке – и на лице не лежала печать разочарования в жизни. Вместо репортерского наряда он имел отглаженные джинсы, до блеска вычищенные белые туфли, свитер в стиле семидесятых годов поверх белой футболки, серебряные цепочки на шее и белую бейсболку с логотипом «Сиксерс» на кремовом фоне. Одежда выглядела странно – тем более на седоволосом женоподобном типе.