Мечи Дня и Ночи

Геммел Дэвид

— Все, больше на север я не ездок, — пообещал он вслух себе самому. — Заеду в деревню, потом перезимую у Ландиса Кана и двинусь на юг, в Диранан.

Пока он так сидел, пережидая тошноту, вернулись кавалеристы.

— Ты что, ранен? — спешившись, спросил Алагир.

— Нет. Так, на солнышке греюсь. — Ставут поднялся и обнаружил с облегчением, что ноги перестали трястись. — Вы их поймали?

— Да.

— Скажи, что они все убиты.

— Они все убиты.

Тогда Ставут заметил кровь на руке Алагира и трех лошадей без всадников.

— У

вас потери. Мне очень жаль.

— За то нам и платят. Нельзя воевать с джиамадами без потерь.

— В горах, наверно, остались другие?

— Как знать, дружище Ставут, — пожал плечами кавалерист. — Нам сказали, что в этих местах видели четверых. Ты как, весной приедешь назад?

— Возможно.

— Захвати с юга бочоночек красного. В здешнем краю вино словно уксус. — Алагир, сев на коня, вскинул руку. — Ала! — И отряд ускакал прочь.

... Сейчас, на краю утеса, Ставут испытывал теплое чувство к молодому кавалеристу. Если он и впрямь решится еще раз приехать на север, непременно возьмет бочонок лентрийского красного для Алагира и его людей.

Ставут вздохнул и подошел к самому краю. Им сразу же овладело знакомое головокружение и растущее желание прыгнуть вниз. Его прямо-таки манило туда. Затем пришел страх, и Ставут отшатнулся.

— Полоумный, — сказал он себе. — Зачем ты каждый раз это делаешь?

Он заметил, что на него смотрит Скороход, и погладил коня.

— Я вовсе не собирался прыгать. — Конь фыркнул — насмешливо, как почудилось Ставуту. — А ты вовсе не такой умный, как тебе кажется, — сказал он Скороходу. — Не хватало еще, чтобы меня конь судил.

Он снова уселся на козлы, отпустил тормоз, тряхнул вожжами и начал долгий спуск в долину.

Ставут полюбил эту деревушку — и не только за то, что здесь жила Аскари. Черноволосая охотница влекла его к себе и зажигала его кровь, как ни одна женщина до нее, но, кроме нее, он любил и горы, дышавшие покоем и наполнявшие радостью его душу. Любил добрых, гостеприимных селян и отменную кухню Киньона. Дом здоровяка Киньона служил заодно и заезжим двором. В первый его приезд, два года назад, Ставута это слегка насмешило. Он искал, где бы поесть, и одна женщина у пекарни указала ему дом Киньона. Домик был старый, с крохотными оконцами и соломенной крышей. Ставут подумал, что заблудился, хотя это вряд ли было возможно в такой маленькой деревушке. Он слез с козел и увидел, что дверь открыта. Уже смеркалось, и человек внутри вешал на стены зажженные лампы.

— Добрый вечер, — сказал Ставут.

— Добрый вечер и тебе, путник. Проголодался небось? Заходи садись.

Ставут вошел в комнату не более двадцати футов в длину и пятнадцати в ширину. В каменном очаге пылал огонь, по обе стороны от него стояли два единственных стула. Это была бы обычная жилая комната, если бы не три длинных, грубо сколоченных стола с приставленными к ним лавками.

— У меня есть пирог с олениной и луком, а еще сдоба с изюмом, коли ты сладкое любишь, — сказал грузный светловолосый хозяин.

Ставут озирался, не понимая, какой доход может приносить харчевня в этом селеньице.

— Звучит заманчиво, — сказал он. — Где можно сесть?

— Да где хочешь. Меня Киньоном кличут. — Ставут пожал хозяину руку и сел в дальнем углу, у окошка, глядящего в огород. — У меня и эль есть. Темный, но вкусный, если тебе по вкусу такой.

Эль оказался почти черным, но с шапкой кипенно-белой пены, а такого вкусного пирога Ставут давно уже не едал. Чуть позже к Киньону потянулись другие деревенские жители — выпить, поболтать и посмеяться.

Аскари пришла ближе к ночи, прислонила свой длинный лук к стене и положила рядом колчан со стрелами. У Ставута дух захватило. Высокая, стройная, в безрукавке оленьей кожи, кожаных штанах и мягких сапожках. Длинные темные волосы подвязаны черной кожаной лентой. За свои двадцать шесть лет купец повидал немало красоток — и постель делил не с одной, — но таких, как эта девушка, не встречал никогда. Пошутив о чем-то с Киньоном, она села за стол неподалеку. Он улучил момент, перехватил ее взгляд и послал ей лучшую из своих улыбок. Всем его знакомым женщинам очень нравилось, как он улыбается, и он полагал, что это самое сильное оружие в его арсенале. Но девушка лишь кивнула ему и отвернулась, явно не поддавшись его чарам.

— Меня зовут Ставут, — не смутившись, представился он.

— Это хорошо. — Девушка доела свой ужин и ушла. Когда разошлись все остальные, Ставут расплатился с Киньоном и тоже собрался выйти.

— Ты никак у повозки собираешься спать? — спросил хозяин.

— Ну да.

— Ложись лучше в доме. У меня и кровать лишняя есть. Думаю, ночью дождь будет.

Ставут с благодарностью согласился. Он позаботился о лошадях, а потом сел с Киньоном у огня и стал развлекать его историями о Зарубежье.

— А кто эта девушка с луком? — осведомился он под конец.

— Я видел, как ты смотрел на нее, — засмеялся хозяин. — Думал, ты вот-вот язык вывесишь.

— Что, так заметно?

— Еще как. Аскари у нас девушка особенная. Посмотрел бы ты, как она стреляет. Летящей перепелке запросто попадет в голову. Веришь, нет? Я своими глазами видел. Колдовство, да и только. А такой лук натянуть — все равно что поднять шестьдесят фунтов. Казалось бы, не под силу тонюсенькой девочке, а вот поди ж ты.

— Она твоя родственница? — спросил Ставут, боясь коснуться чего-нибудь щекотливого.

— Нет. Ее сюда еще ребенком привезли, вместе с матерью. Мать была хорошая женщина, мягкая и обходительная. Аскари на нее совсем не похожа. Грудью только слабая и все кашляла. Умерла, когда девочке было лет десять. Аскари тогда стала жить у Шена-пекаря и его жены. — Ставут вспомнил этого невысокого человека с мощными бицепсами и большими руками. Девушка, уходя из харчевни, поцеловала его в лоб.

— Есть у нее жених?