Мечта для мага
Шрифт:
– Не правда ли, Лиззи, изобретательство - интереснейшее занятие? Для меня это то человеческое, что только может быть самым интересным, но при том непознанным.
– Почему непознанным?
– я присела на диванчик напротив.
– Изобретательство нельзя разложить на простые действия, как с каким-нибудь закручиванием гаек. И потом. Нельзя научить изобретать другого. Как вы думаете?
Я не была согласна. Поэтому размышляла, будет ли уместно возражать благодетелю, спорить с ним, или лучше всё же промолчать? Но все молчали, и я решила поддержать светскую беседу.
–
– А ты, Вольдемар?
Вольдемар посмотрел на меня оценивающе и повернулся к отцу.
– Прости, не расслышал.
Я сразу напряглась. Так, это было четыре? Или мне показалось?
Князь опять заулыбался. Хитро, подозрительно. Перевёл взгляд с меня на Вольдемара и обратно, а потом сказал:
– Я, сынок, спрашивал, про изобретательство. Считаю это самое интересное и загадочное, что есть в человеке. И научить этому невозможно.
Княжич приподнял брови, размышляя и рассматривая меня, и наконец отвёл от меня взгляд, сказал:
– Даже не знаю. Не задумывался никогда.
– А вот Лиззи считает, что научить можно. И как же этому научить, Лиззи?
– гранд-мэтр, а это был сейчас именно он, а не отец или князь, с любопытством уставился на меня.
– Я не говорила про то, как этому обучать. Я имела в виду, что сам процесс можно познать.
– Да? И как же?
– интерес князя был неподдельным. Он даже уселся в своём кресле по-другому - спина прямая, руки в замок, пытливый взгляд режет меня на кусочки, на тонкие, полупрозрачные пласты. Поза, жесты, взгляд - всё говорило, что он - само внимание.
– Так же, как мы формулы выводим, - чуть пожала я плечами.
Чувствовала себя всё менее и менее уверено.
Ржавые гаечки! Зачем я заговорила про это? Подсказывало же мне чувство, что нужно уважать благодетеля и выражать это уважение молчанием. Чем глубже уважение, тем глубже молчание.
– Так, так, так, - его большие пальцы постукали друг о друга в нетерпении, а фигура ещё больше подалась ко мне.
– Интересно. Говорите, Лиззи, прошу вас.
Я нервно улыбнулась и посмотрела по очереди на напряжённого гранд-мэтра, на Вольдемара, рассматривающего меня через прищур, на княгиню, единственную, кто проявил расположение и дружелюбие обычной улыбкой. И пришлось продолжать. Неуверенно, будто шла по тонкому, крохкому льду, балансируя по ненадёжной тропке.
– Нужно зафиксировать начальные условия, затем пройти по цепочке преобразований. Вот... так... наверное.
– Это с цифрами можно сделать, с измеримыми величинами. А тут? Это же чистая эмпирика плюс мыслительные процессы плюс интуиция!
– произнёс гранд-мэтр, сверля меня требовательным взглядом.
– Ну вот и фиксируем это всё, запоминаем последовательность ощущений при озарении, создаём похожие условия искусственно и повторяем, - мне хотелось убежать. Вот встать и, подхватив юбки, умчаться в комнату, быстро переодеться и уйти отсюда. Эти взгляды... Что старший князь, что младший, хоть и разный в них виделся смысл. Но я всё же решила закончить свою мысль, а бежать всегда успеется.
– При каких условиях вам чаще всего приходят идеи, вы можете вспомнить?
– я припомнила пару-тройку случае, когда ко мне приходили отличные идеи.
– Иногда озарение приходит в момент засыпания.
Юлий Иммануил, князь Делегардов, как мальчишка подскочил и крикнул:
– Да, Вольдемар, да! Я же говорил, что это сокровище! Это гениальная барышня!
50. Лиззи Ларчинская
Желание убежать не просто усилилось, оно стало нестерпимым. И я даже вцепилась в складки платья, будто так можно было удержать себя на месте. И огромным усилием воли сдержалась, чтобы не рвануть на всех парах из гостиной. Да и едкая ржавчина с наблюдением за Вольдемаром, обойдусь без аргументов или вовсе без наблюдения! Князь с размаху рухнул в кресло и уставился на меня с непонятной смесью чувств, а у меня зашевелились волоски под корсетом - то ещё неприятное ощущение, скажу я вам...
– Лиззи, милая! Мне тоже во время засыпания часто приходят идеи!
Ну подумаешь, новость. Чего же из-за этого так вскипать? Я во все глаза смотрел на взволнованного князя и боковым зрением уловила движение. Оказалось, это княгиня с сардонической улыбкой качала головой.
Представляю, каково ей жить с таким вот то и дело восторженно прозревающим мужем.
И сейчас глядя на Ольгу Леоновну, понимала: судьба благоволит ко мне, именно так расположив события, а я приняла правильное решение после встречи с Ираклом, уже не моим Ираклом - мне замуж выходить не стоит. Вскакивающая по ночам с криком «Идея!» я, мои странные для женщины увлечения, кузня, мастерская, железо и смазка, алхимия и инструменты - кому такое понравится?
Такое точно не для мужа. Не для семьи.
Для семьи - это когда мужчина приходит из лавки или со службы, и всё, его голова больше не занята делами. Сразу вспомнился папенька, как он заходил в дом, сбрасывал на руки Прохора сюртук или шубу, кряхтел, снимая сапоги, улыбался мне устало, поднимался к себе. Потом, когда он уже в домашнем, сидел за столом, было видно, как он устал - руки двигались медленно, голова не поворачивалась, а под глазами были тени.
Когда ужин заканчивался, батюшка усаживался, вытянув ноги зимой - к камину, летом -на веранде. А я пристраивалась рядом и рассказывала о своём дне. Болтала без умолку, вертелась вокруг него, тормошила.
И когда папенька обнимал меня наконец, сжимал в объятьях, я понимала - ну вот, отдохнул. А отдохнув, он уходил в свой домашний кабинет, и снова там что-то считал, читал, писал в большие толстые книги или черкал на листочках.
Да, мой батюшка тоже был увлечён своим делом, но это не мешало ему быть хорошим семьянином и лучшим в мире отцом.
Вот только он был мужчиной. И у него не было жены.
Да...
Я задумалась: каково это было, если бы у него была жена?
И снова посмотрела на Ольгу Леоновну. Вот так бы это и выглядело - она тихо качает головой, отвернувшись в сторону, вздыхает.