Мечты роботов: Фантастические произведения (сборник)
Шрифт:
Наступила долгая пауза. Затем Р. Айд сказал ровным голосом:
— Мои показания были ложью. Работа принадлежит доктору Гумбольдту, а мой хозяин попытался присвоить ее, не имея на то права.
— Прекрасно,— сказал Бейли.— По распоряжению капитана корабля ты не должен никому ничего говорить о нашей беседе, пока тебе не будет дано на это разрешение. Можешь быть свободен.
Экран померк, и Бейли, затянувшись, выпустил клуб дыма.
— Капитан все слышал, Дэниел?
— Разумеется. Он единственный свидетель, не считая нас.
— Очень хорошо. А теперь давай другого робота.
—
— Нет, это необходимо. Признание Р. Айда ничего не стоит.
— Ничего?
— Абсолютно ничего. Я объяснил ему, что доктор Гумбольдт находится в худшем положении, чем его хозяин. Естественно, если он лгал, защищая Себбета, то тут он сказал бы правду, как он и утверждает. Но если он говорил правду раньше, то теперь он солгал бы, чтобы защитить Гумбольдта. Это по-прежнему зеркальное отражение, и мы ничего не добились.
— Но в таком случае чего мы добьемся, допросив Р. Престона?
— Если бы зеркальное отражение было абсолютно точным, мы ничего не добились бы. Но одно различие существует. Ведь кто-то из роботов начал с того, что сказал правду, а кто-то солгал. И вот тут симметрия нарушена. Давайте-ка мне Р. Престона, а если запись допроса Р. Айда готова, я хотел бы ее просмотреть.
На стене вновь появилось изображение. Р. Престон ничем не отличался от Р. Айда, если не считать узора на грудной пластине.
— Добрый день, Р. Престон,— сказал Бейли, держа перед собой запись допроса Р. Айда.
— Добрый день, сэр,— ответил Р. Престон. Голос его ничем не отличался от голоса Р. Айда.
— Ты камердинер Альфреда Гумбольдта, не так ли?
— Да, сэр.
— И давно ты у него служишь?
— Двадцать два года, сэр.
— И репутация твоего хозяина для тебя важна?
— Да, сэр.
— Ты считаешь необходимым защищать его репутацию?
— Да, сэр.
— Наравне с его жизнью?
— Нет, сэр.
— Наравне с репутацией какого-нибудь другого человека?
После некоторого колебания Р. Престон сказал:
— Тут не может быть общего ответа, сэр. В каждом подобном случае решение будет зависеть от конкретных обстоятельств.
Бейли сказал:
— Если бы ты решил, что репутация твоего хозяина важнее репутации другого человека, например Дженнана Себбета, ты бы солгал, чтобы защитить репутацию своего хозяина?
— Да, сэр.
— Солгал ли ты, давая показания о споре твоего хозяина с доктором Себбетом?
— Нет, сэр.
— Но если бы ты солгал, ты отрицал бы это, чтобы скрыть свою ложь, не так ли?
— Да, сэр.
— В таком случае,— сказал Бейли,— рассмотрим ситуацию поподробнее. Твой хозяин, Альфред Гумбольдт, имеет репутацию замечательного математика, но он старик. Если доктор Себбет сказал правду и твой хозяин, не устояв перед искушением, действительно совершил неэтичный поступок, его репутация, конечно, несколько пострадает. Однако его почтенный возраст и замечательные открытия, которые он делал на протяжении столетий, перевесят этот единственный неверный шаг и заставят забыть о нем. Эта попытка плагиата будет объяснена утратой чувства реальности, свойственной старикам. Если же, с другой стороны, искушению поддался доктор Себбет, то положение создается
Наступила долгая пауза. Затем Р. Престон сказал ровным голосом:
— Мои показания были ло...
Внезапно он умолк и больше не издал ни звука.
— Так что же ты хотел сказать, Р. Престон? — спросил Бейли.
Робот молчал.
— Боюсь, друг Илайджа,— вмешался Р. Дэниел,— что Р. Престон находится в состоянии полного отключения. Он вышел из строя.
— Наконец-то мы добились асимметричности,— сказал Бейли.— Теперь мы можем установить, кто виновен.
— Каким же образом, друг Илайджа?
— А вот подумайте. Предположим, я — человек, который не совершил преступления, что известно моему личному роботу. Мне не нужно предпринимать никаких действий. Мой робот скажет правду и подтвердит мои слова. С другой стороны, если я — человек, который совершил преступление, мне будет нужно, чтобы мой робот солгал. А это сопряжено с определенным риском: хотя робот в случае необходимости и солжет, стремление сказать правду окажется достаточно сильным. Другими словами, правда оказывается намного надежнее лжи. Чтобы обезопасить себя, человек, совершивший преступление, скорее всего, прикажет роботу солгать. В результате Первый закон будет подкреплен Вторым законом, и, возможно, в значительной степени.
— Это выглядит логичным,— заметил Р. Дэниел.
— Предположим, мы имеем по одному роботу каждого типа. Один из них переключится с ничем не подкрепленной правды на ложь. И проделает это после некоторых колебаний без каких-либо последствий. Второй робот переключится с сильно подкрепленной лжи на правду, но при этом он рискует сжечь позитронные связи своего мозга и впасть в состояние полного отключения.
— А поскольку Р. Престон впал в состояние полного отключения...
— Значит, хозяин Р. Престона, доктор Гумбольдт, виновен в плагиате. Если вы передадите это капитану и рекомендуете ему немедленно переговорить с доктором Гумбольдтом, тот, возможно, во всем сознается. В таком случае, я надеюсь, вы мне немедленно об этом сообщите.
— Непременно. Вы меня извините, друг Илайджа? Я должен поговорить с капитаном без свидетелей.
— Ну конечно. Пройдите в зал заседаний, он полностью экранирован.
Р. Дэниел вышел, а Бейли обнаружил, что не в состоянии ничем заняться. Он волновался. Слишком многое зависело от правильности его анализа, а он остро чувствовал, как мало знает о психологии роботов.
Р. Дэниел вернулся через полчаса, и эти полчаса были, пожалуй, самыми длинными в жизни Бейли.
Разумеется, по невозмутимому лицу робота, несмотря на все его сходство с человеком, нельзя было ни о чем догадаться, и Бейли также постарался сохранять полную невозмутимость, когда спросил: