Медичи
Шрифт:
Все присутствующие молчали, опустив глаза перед взволнованным взором Лоренцо.
– Ты мужчина, Лоренцо, и глупо было бы скрывать истину, которую ты все равно скоро узнаешь, – сказал Торнабуони. – Джулиано убит Бандини и Франческо Пацци, которого я не считал способным на такое злодейство.
– Убит? – вскричал Лоренцо. – Мой Джулиано, которого я любил, как сына? Безжалостно убит в полном расцвете сил и молодости! О, почему он не спасся, почему меня не поразила смерть, если уж одному из нас нужно было погибнуть! Пусть бы я был убит, я и так чувствую в себе зародыш смертельной болезни и все равно долго не проживу!
Он закрыл лицо руками
– Такова воля Провидения, – сказал Торнабуони. – Благодари Бога вместе с нами, что Он сохранил нам тебя… Твоя жизнь нужнее отечеству, чем жизнь Джулиано.
– Вы не знаете, как я его любил! Где он? – спросил Лоренцо, вскакивая. – Ведите меня к нему, я хочу видеть его… Может быть, он не умер… Может быть, удастся спасти его…
– Он умер, и никакой надежды нет! Кровь его вытекла из многих ран, он погиб геройской смертью за отечество… Это должно утешать нас и сделать его память священной. Не смотри на него теперь, когда он лежит в жалком и обезображенном виде. Мы позаботимся, чтобы у тебя о нем, даже мертвом, осталось отрадное впечатление… Не задумывайся о прошлом. Ты принадлежишь семье и родине, и на тебя возложены великие обязанности, требующие всех твоих сил.
Лоренцо все еще стоял молча, потом выпрямился и провел руками по глазам. Твердая решимость вновь появилась на его бледном лице, во взгляде выражалась непреклонная воля.
– Это правда, я не имею права думать о себе. С этой минуты все силы мои принадлежат родине, пока Господь позволит мне трудиться и работать! Теперь надо утешать и охранять живых, а не оплакивать мертвых.
Он взял под руку Торнабуони, а Полициано накинул на него плащ, чтобы прикрыть рану.
Козимо пошел вперед, и они скоро дошли до боковых ворот дворца Медичи, у главного портала которого собралась толпа. Лоренцо отвели в его комнаты, а Полициано поспешил известить донну Клариссу и детей. С радостным возгласом бросилась Кларисса в объятия мужа, которого уже считала погибшим. Пьетро поцеловал руку отца, а маленький Джованни, улыбаясь сквозь слезы, протянул ему ручонки. Он не понимал, что случилось, но видел, что мать прежде плакала, а теперь чувствовал, что произошло что-то радостное.
Лоренцо недолго позволил себе пробыть с семьей. Вскоре он велел оставить себя одного и известить немедленно мать, донну Лукрецию, о своем спасении.
Холодно и спокойно он спросил о кардинале, а на сообщение Торнабуони, что тот укрылся с духовенством в ризнице, велел его арестовать и держать под строгой, но подобающей его положению охраной.
– Не думаю, чтобы этот мальчик был причастен к такому неслыханному преступлению, – сказал он, – но судить его надо, и если он окажется виновным, то кардинальская мантия не спасет его от наказания за преступление, совершенное не против меня, а против республики.
Потом Лоренцо поручил Козимо немедленно усилить караул у городских ворот, отдал приказ никого не впускать и никого не выпускать из города и, по возможности, сдержать неистовство народа, чтобы невинные не пострадали, а виновные не избегли суда. Козимо повиновался без промедления, Он, конечно, всем сердцем рвался к Джованне – сообщить ей, что остался жив, но в эту минуту все личные чувства смолкли перед долгом к родине, пример чего подавал сам Лоренцо.
Только отдав все распоряжения, Лоренцо позвал ожидавшего его врача для осмотра и перевязки раны. Врач, сразу же объявивший, что рана хоть и глубока, но не опасна и скоро заживет, накладывал
– Он не виновен, клянусь тебе, Лоренцо! – воскликнула она. – Он ничего не знал об ужасном нападении… Сжалься… спаси его ради меня!
А Гульельмо, мертвенно-бледный, встал на колени, говоря:
– Клянусь тебе, Лоренцо, я не виновен в этом преступлении, хотя оно, к сожалению, исходит из моего дома…
Они не посмели сказать мне об этом, зная, конечно, что я был бы на твоей стороне.
Лоренцо серьезно взглянул на них.
– Что сделано против меня, то я должен и хочу простить, но я не имею права прощать преступление перед родиной. Я поверю тебе, Гульельмо, ради Бьянки, мой дом будет тебе убежищем, но если твоя вина будет доказана, то и я не смогу тебя спасти. Идите туда, – Лоренцо указал на дверь в соседнюю комнату, – и оставайтесь в моих личных покоях, пока все не успокоится.
– Благодарю тебя, Лоренцо, благодарю!
Бьянка еще раз поцеловала руку брата, когда лакей доложил о приходе гонфалоньера.
– Скорей, скорей! – крикнул им Лоренцо. – Он не будет так снисходителен, как я, и не должен вас видеть теперь.
Не успели они затворить за собой дверь, как вошел Чезаре Петруччи со своими товарищами. Он подбежал к Лоренцо и сказал, обнимая его:
– Слава и благодарение Богу, что вы спасены, а с вами республика! Вас хотели погубить, чтобы отнять свободу у народа, а он еще ближе стал к вам и подтвердил свою любовь и преданность.
Лоренцо встал и пожал руки всем членам совета синьории, пришедшим с Петруччи.
С улицы в окно доносился громкий шум и ясно раздавались голоса, выкрикивающие имя Лоренцо и «Палле! Палле!», повторяемое тысячекратно.
Полициано, ходивший к матери Лоренцо, пришел сообщить, что у портала дворца собралась несметная толпа и требует Лоренцо.
– Пойдемте, – сказал Петруччи, – покажитесь народу и поговорите, чтобы удержать его от дикой, необузданной расправы. Мне едва удалось спасти от разгрома бенедиктинский монастырь, куда укрылись сначала священники, убийцы.
Лоренцо накинул плащ.
– Да, а где архиепископ Сальвиати?
Чезаре с мрачным видом в кратких словах рассказал ему про суд над архиепископом Сальвиати и Франческо Пацци во дворце синьории.
Лоренцо задумчиво покачал головой и сказал серьезно:
– Они с коварной злобой возбуждали против меня гнев папы и получили свое возмездие, но Сикст никогда не простит, что вы наложили руку на служителя церкви. Мы должны подготовиться к тяжелой и ожесточенной борьбе.
– Мы к ней готовы! – вскричал Петруччи. – Республика достаточно сильна, чтобы не отступить даже перед угрозой проклятий! Идемте, идемте, народ вас зовет, а при его любви к вам гнев Рима не страшен.
Он подал руку Лоренцо и повел его в зал, в котором был выходивший на улицу балкон. Доведя Лоренцо до перил балкона, Петруччи отошел назад.
При появлении Лоренцо на несколько секунд воцарилась полная тишина в огромной толпе, над которой возвышалась голова Маффеи, надетая на кол, с искаженным смертью лицом. Потом крики возобновились с удвоенной силой, словно буря всколыхнула спокойную поверхность моря. «Палле! Палле!» и угрожающие возгласы «Смерть изменникам! Смерть убийцам!» доносились со всех сторон, и кол с мертвой головой качался в воздухе.