Медицинские и социальные проблемы однополого влечения
Шрифт:
– Кстати, на этом столе это и было. Слушай, а ты никак возбудился...
Я схватил Валерку за возбудившийся кончик <...> От стыда за своего хозяина оголивший головку и зардевшийся, как переходящее красное знамя в углу. Смущённый Валерка наблюдал за моими руками, проявляя чудеса терпеливости. <...> За подвиг сей я немедленно вручил юноше переходящее знамя. Но не то, что валялось в углу – своё. Вернее только древко. Зато горячее и толстое. Потные холодные ладони бережно сжали его. Мы встали в полный рост, Валерка – сильно шатаясь. <...> Руки наши не покидали флагштоки друг друга. Это не могло длиться вечно – я чувствовал скорое приближение финиша. И, сам от себя подобного не ожидая, бухнулся пред
А вот конец всей истории : “Валерка не мог или не хотел говорить. Этот податливый нежный юноша неожиданно превратился в грубого неотёсанного мужлана. Сквозь пелену …тумана “до него дошло, что только что он поимел дело с настоящим пидаром. Даже вафлёром назвал, за что тут же получил сильную затрещину. Заплакал. Пьяные слёзы скатывались по разрумянившейся мордашке. Достигали подбородка, гдеих и ждал мой язык. Поцеловать себя …так и не дал. Мотивировал тем, что я у него сосал. Мне стало скучно с ним. Сразу. В один миг. Задув свечки, я грубо вытолкал его на улицу”.
Историю совращения Валеры Клейн подытожил фразой: “Наученный горьким опытом, этот больше не поддастся на соблазн. Но даже если в подобных случаях произойдет повторение, и оно ещё не означает увлечённости”.
Боюсь, что, ограничившись этой сентенцией и отказавшись от детального анализа поведения обоих участников происшествия, Клейн совершил ошибку. Ведь он поставил перед собой сложную и важную задачу: выяснить, кто подаётся гомосексуальному совращению, а кто остаётся равнодушным к чарам даже самого опытного искусителя. Чтобы уточнить, какие психосексуальные особенности лежат в основе готовности к совращению, а какие определяют “сопротивление материала” (по меткому выражению Клейна), надо разобраться с мотивацией поведения, как Валерия, так и Лычёва.
Клейн уверен, что совратительский зуд последнего объясняется вынужденным половым воздержанием (“солдат, горевший похотью”) . На примерах взаимоотношений Димы с Алексеем, Аликом, Борисом, грозным ефрейтором и Костей мы уже успели убедиться в ошибочности подобного объяснения. Известно также, что от идеального партнёра Дмитрий требует несколько непременных достоинств: тот должен быть сильным молодым мужчиной, способным оградить своего любовника от опасностей и тягот армейской жизни. Очевидно, что Валерий в подобную схему никак не вписывается. Так, по крайней мере, думает читатель. Однако истерическое восприятие Лычёва способно преобразить реальность до неузнаваемости. Вспомним, какими кажутся ему происходящие события. Он видит и ощупывает “непропорционально крупные яички” подростка (иными словами, они кажутся ему “переполненными спермой”). Он глотает невообразимо обильный эякулят (“артезианский колодец” ), извержению которого, кажется, не будет конца. На самом деле, всё это лишь плоды его воображения, весьма далёкие от реальности. Размеры яичек не зависят от количества спермы. Объём эякулята у 15-летнего мальчика обычно около 1,5-2 миллилитров, составляя что-то около половины чайной ложки. “Потоки спермы”, о которых взахлёб повествует истеричный фантазёр Дмитрий, – это объём в 8-10 миллилитров, что бывает лишь при очень тяжёлых воспалительных поражениях простаты и придатков яичек. С чего бы это у 15-летнего мальчика, который и половой близости-то, скорее всего, ещё не имел, который не болел ни гонореей, ни хламидиозом мочеполовой сферы, вдруг такой тяжкий воспалительный процесс?
Лычёв обманывает и себя, и читателей. При этом его фантазии имеют вполне очевидный смысл: Валерию приписывается всё тот же неизменный “спермотоксикоз”.
Между тем, реальный, а не вымышленный Валерий, – обычный подросток, одержимый идеей стать “настоящим мужчиной”, приобретя соответствующие формы поведения. Он и к солдатам-то затесался, чтобы побыть в среде “настоящих мужиков” и поднабраться от них мужественности.
Вначале Лычёв безукоризненно играет роль бывалого воина, отличного бильярдиста, который при всём своём восхитительном мужестве не пренебрегает только что приобретённым младшим другом, поит его джином, посвящает в свои сексуальные мужские тайны. Валерик, счастливый от всего этого, даже не замечает, что их взаимная мастурбация как-то не очень вяжется с поведением двух взрослых мужчин. Тут сыграло роль его двойное опьянение: крепким алкоголем и радостью общения на равных с “настоящим мужиком”. Последовавший за всем этим минет открыл подростку горькую правду: его предательски обманул “презренный пидар”, замаскировавшийся под “настоящего мужика”. От нестерпимой обиды он даже заплакал.
Тут дело не только в гетеросексуальной ориентации Валерия. Она, разумеется, в целом определяет характер его поведения, но в данном эпизоде на первое место выходят стандарты подростковой гомофобии, принятые в однополых группах.
Прогноз Клейна о том, что Валерий будет впредь попросту избегать гомосексуальных ситуаций, представляется чересчур оптимистичным. Безответственное поведение Лычёва – не столько прививка против гомосексуальности, сколько мощный катализатор гомофобной ненависти. Лычёв поступает по принципу: “После нас хоть потоп!” Я думаю, что если кто-то из гомосексуальных сверстников ошибочно примет Валерия за “голубого” и откроет ему свои чувства, он будет не просто отвергнут, а жестоко избит.
Но всё это когда ещё будет, а пока получил пощёчину сам Валерий. За что? За то, что морально он оказался сильнее своего искусного соблазнителя. За то, что он сумел не поддаться отработанным приёмам психологического манипулирования. За то, что Лычёву уже никогда не вернуть своего прошлого, не отягощённого невротическими комплексами и интернализованной гомофобией. За то, что Валерий ткнул носом своего случайного любовника в парадоксальную реальность: чем интенсивнее навязчивые поиски всё новых и новых партнёров, тем острее чувство собственной неполноценности. Лычёв всегда будет зависеть от знаков чужого одобрения, и никто не способен дать ему чувство собственного достоинства.
Видеть всё это Дмитрию непереносимо. Потому-то он и не угадал потенциальную силу сопротивления своего малолетнего противника. “Такая неверная оценка людей, – заметила когда-то психоаналитик Карен Хорни (1993), – объясняется не его невежеством, недостатком ума или неспособностью к наблюдениям, а его навязчивыми потребностями”.
Болезненное (на грани подавления инстинкта самосохранения) пренебрежение правилами осторожности – симптом всё той же невротической слепоты. А если бы в бильярдную зашёл посторонний? Вполне могла бы последовать драка, гауптвахта (как это произошло незадолго до этого с другом Дмитрия) и смерть от рук тамошних охранников, недавно зарезавших Олега.
Отчасти повезло и Валерию, ведь если бы в момент минета их застиг бы, скажем, садистский напарник Дмитрия Алик, то дело могло бы закончиться не простым обманом, а насилием и тяжким попранием подросткового стремления стать настоящим мужчиной.
Подобная психическая травма выпала на долю одного из персонажей романа венесуэльского писателя Мигеля Отеро Сильвы “Когда хочется плакать, не плачу”. Два 15-летних подростка, Викторино и Крисанто Гуанчес, в своей неудержимой жажде стать “настоящими мужчинами” приняли участие в вооружённом ограблении, после чего сами стали жертвами насилия .