Медленный яд
Шрифт:
В комнате он оглядывается, пряча руки в карманах потертых джинс. Здесь ему бывать еще не приходилось — Кирилл купил ее и делал ремонт для Мити, но им с Ульяной достался дом. Сгоревший.
— Зачем звала? — садится вальяжно на диване, но не смотрит в глаза. Куда угодно — на стену за спиной, на фортепиано в углу, в окно.
— У меня к тебе предложение.
— Ты отвергла мое и пытаешься выдвинуть свои условия в ответ?
Поддубный режет взглядом, и я уже сомневаюсь в своей затее, невольно отступая назад.
— Ты даже не выслушал
— Играешь? — он кивает на пианино, сбивая с толку. Я и так себя в его компании чувствуют неуверенно, пытаясь изображать то, чего нет.
— Да.
— Я помню, как ты меня в детстве учила. «Собачий вальс», — он напевает мелодию, знакомую всем, складывая пальцы в замок. — Ты тогда другой была, Влади.
— Ты тоже, — тихо отвечаю, прислоняясь к комоду. Стоять уже сил нет.
— А выросла в стерву, — словно не замечая моих слов, продолжает он. Встает, подходит к инструменту, открывая крышку. Проводит по клавишам рукой, словно вспоминая что-то, а потом вдруг начинает играть.
«Собачий вальс». Значит, помнит еще.
Я руки на груди скрещиваю, закрываясь от него. В детстве он так трогательно был в меня влюблен, но я стеснялась его чувств: слишком маленьким Илья казался. В школьные годы разница в четыре года — как пропасть, и когда Поддубный приближался ко мне, я всегда ловила на себе насмешливый взгляд старшей сестры. А простые «жених и невеста», сказанные ею, только заставляли все чаще избегать общества Ильи, пока однажды у нас не осталось общих интересов.
— Илья, — зову, пытаясь привлечь его внимание, но он вдруг усмехается:
— А давай как в детстве? В четыре руки.
Я своим ушам не верю, откидывая нервно волосы назад:
— Это детский сад.
— Похер, Влади. Принимай мои условия: я выслушаю тебя только после того, как ты со мной поиграешь этот гребаный собачий вальс.
— Сюр какой-то, — выхожу на кухню, хватаю стул и ставлю его возле пианино, — второй себе сам тащи.
Мужчина тащится вон из комнаты и приносит второй себе, ставя его к моему так близко, что мы обязательно коснемся друг друга, когда Поддубный сядет.
Все происходит именно так: он занимает место рядом, и мы с ним бок о бок. Он ставит руки точно так, как я учила его в детстве: словно зажимает яблоко.
— Начинай, — дает приказ, и я, удивляясь собственному равнодушию, начинаю играть. Незатейливая мелодия фальшивит, когда Илья сбивается с ритма, и я поправляю его:
— Здесь два раза «соль», потом уже «ми-ре-соль».
— Давай еще раз, — он ошибается и на второй попытке, и на третьей. Только на пятый раз у нас получается сыграть все ровно, не сбиваясь, и после я не выдерживаю, захлопывая крышку, едва не задевая его по пальцам. Разворачиваюсь на стуле, упираясь своими коленками в его бедро:
— Доволен?
— Почти, — Поддубный смотрит на меня, склонив голову на бок, — давай, что ты там хотела.
— Я хочу найти человека, который писал мне сообщения. И женщину, с которой спал мой муж.
Илья свистит, поднимая
— В идеальном семействе были проблемы?
Мне хочется ударить его, но я терплю. Это логично — он пытается уколоть меня, ужалить побольнее. Не пойму, почему, но точно знаю, что ждать от Ильи.
— Речь не об этом. Ты знал, что у него была… любовница?
— Мы не обсуждали с твоим мужем своих женщин, — еще один меткий удар, — ты хочешь, чтобы я нашел ее. Или их.
Без вопроса, просто констатируя факт.
— Именно так.
— Думаешь, любовница присылала тебе эти сообщения?
— Я хочу это выяснить.
— Окей, я тебя понял. Но сколько ты готова за это заплатить?
— В рублях? — уточняю я, но Поддубный смеется, — нет, хохочет, запрокидывая назад голову, — Влади, на рубли найми себе частного детектива. Меня не волнуют деньги. У меня другой интерес.
Я сглатываю, произнося то, что давно хотела:
— Если тот, кто виновен в смерти моего мужа, будет наказан. Если мы найдем того, кто шантажирует меня… Я уйду из компании добровольно.
Глава 24. Илья
Смотрю в глаза ее зелёные и не знаю, что сказать.
Чувствую острые коленки Влади, которыми она упирается мне в бедро. В вырезе пиджака виден край кружевного белья.
И для кого она так старалась?
Начинаю злиться на нее, разбирая то, что она сказала. Она, блять, мужа довела, а сейчас ещё хочет кого-то посадить в тюрьму? И чтобы я во всём этом принимал активное участие?
Первый порыв – послать ее нахрен, но я действую умнее:
– При одном условии. Мне нужно, чтобы мужик, которому я из-за тебя дал в рожу, забрал свое заявление.
Он молчит, только рукой волосы крутит, наматывая на палец. На других бабах такой жест кажется дебильным каким-то, а в ней раздражения не вызывает.
– Не везёт тебе, Илья, да, когда пытаешься меня защитить? – с грустью даже говорит, складывая примерно ладони на коленях своих, девочка-отличница, - знаешь, почему?
– И почему же?
– А лезешь, куда не просят. Договорюсь я с этим мужиком, завтра его найду.
– Успели контактами обменяться? – интересуюсь ядовито
– А даже если и так, тебе какое дело?
Влади поднимается, увеличивая расстояние между нами, и глядит из-за плеча.
Пиджак со спины обтягивает ее зад, и я невольно бросаю на него взгляд несколько раз. Вырядилась, блин.
– И вправду, хоть перетрахайтесь все, - я тоже встаю, понимая, что разговор окончен. Я и так здесь начудил: сам не пойму какого хрена потянуло на пианино пиликать, меня это и в детстве напрягала дико. А вот поди ж ты, сегодня решил. То ли, чтобы Влади вышибить из надменного образа, с которым она на меня пялилась, то ли в ностальгию опять потянуло. Только я уже не тот прыщавый щенок, который тайно по ней вздыхал, да и прошло с тех пор лет уже нормально.