Шрифт:
Медосбор
Создать мир, в котором смогут жить многие -достаточно легко.
Создать мир, в котором смогут жить лишь некоторые- значительно тяжелее.
Создать мир, в котором смогут жить все – почти невозможно.
Но как создать мир, в котором не сможет жить никто?
(Похмелье Фареха, Ох первый)
День 1
Вир почёсывает шею, ему невдомёк, что головы у него уже нет: здесь быстро казнят, так быстро, что казнённый замечает, что он мёртв, только при утреннем бритье. Вир весьма неопрятен и бреется редко, кроме того, он не очень высокого мнения о своей внешности и потому вообще избегает зеркал. Он обезглавлен уже несколько недель, но не знает об этом, да и как он может что-либо
Голова знает о том, что её обестелили, и это её несказанно удручает. Впрочем, на Площади Черепов не так уж и плохо, всегда есть с кем поболтать, можно пререкаться с зеваками, поклянчить папироску у стражника, а можно истреблять плевками назойливых мух.
Ещё перед казнью наш Вир полюбил одну балерину, ещё до казни одна балерина полюбила Вира. Обоих казнили. Опекун Площади Черепов, человек, обладающий мрачным чувством юмора и добрым сердцем, поставил их головы рядом, но затылок к затылку. Они могут разговаривать, но не видят друг друга. Голова балерины говорит, что ужасно скучает по своим красивым длинным ногам. Голова Вира мечтает о том, чтобы потянуться всем телом так, чтобы захрустели суставы.
Но, впрочем, на головах нам особо незачем останавливаться. Мы же знаем, что человек – это, в первую очередь, не голова, вовсе даже не голова, хотя и есть у этой части столь ценимые всеми органы чувств, такие как зрение, обоняние, слух, и что-то еще, о чем никак не вспомнить, поскольку, как уже утверждалось выше, не суть важно, есть ли у тебя голова на плечах или нет. Hамного важнее, как представляется нам, есть ли плечи под головой, переходят ли эти плечи в предплечья и далее в кисти рук, по пять пальцев на каждой, и каждый, особенно его последняя фаланга, имеет восхитительную способность ощущать. Именно поэтому тело не хочет знать об отсутствии головы, поскольку никогда голова не являлась авторитетом для селезенки и мочевого пузыря, чтобы там не утверждали всезнайки всевозможных академий наук. И потому, с вашего позволения, мы оставим в покое беспокойные, полные напрасного сожаления о том, что никогда им не принадлежало, головы на Площади Черепов. Оставим и добросердечного опекуна, интуитивно сделавшего единственно правильный выбор направления их взглядов, и не будем останавливаться на том, почему он обратил взор балерины на запад, а взор нашего героя, соответственно, оставил обращенным к востоку, где, как известно, ночь наступает в тот момент, когда на западе еще вовсю бушует стыдливый румянец увядающего дня. Оставим все это. Если вы не против, мы бы вернулись в тот день, который последовал за этой казнью, за этим преступлением (или возмездием – об этом не нам судить), а точнее, в начало вечера того дня, в тот момент, когда прозвучал звонок, и холл Королевского Театра вмиг опустел. В тот момент, когда снова прозвучал звонок, и зал глухо зашумел, передавая по рядам новость, которая, как ее не удерживали в кулуарах, выскользнула и поползла песчаной змеей от галерки к партеру так, что в тот момент, когда звонок вновь возвестил дребезжанием о своем артрите, весь зал превратился в застывшие немигающие глаза этой змеи, и лишь на галерке еще отдавались слабые движения ее хвоста. Вот именно в этот момент нам бы хотелось вернуться с вами, чтобы еще раз увидеть, как легко она выскользнула из-за кулис, и зал замолчал, обласканный ее плавными безошибочными движениями, и уже не замечал он, этот многочисленный зал, вобравший в себя все многообразие человеческого уродства и человеческой красоты, ослепительный блеск бриллиантов и непритязательных солнечных зайчиков дешевой бижутерии, запахи дорогой розовой воды и лавандового масла, и иные запахи, о некоторых из которых не стоит говорить в хорошем обществе. Уже и не замечал он, говорим мы, этого разнообразия, не замечал бурчащего соседского живота, о чем в иное время не преминул бы заметить своей верной подруге жизни, сидящей рядом со скорбно поджатыми губами и не обращающей внимания на новое колье леди N, хотя всем было известно, что подарил его ей вовсе не муж, и этого хватило бы на добрый час торопливого шепота со своей невесткой, рдеющей при каждой непристойной подробности (в основном по причине того, что уже добрых полгода она принимала подобные подношения от своего свекра).
Это был ee триумф. И если бы голова ее была на месте, то, скорее всего, она бы не выдержала, и расплакалась от счастья, когда ошалевший зал в восьмой раз вызывал ее на бис – и она выплывала, сделав четыре плавных шага, из которых последний был почти вполовину короче предыдущих, останавливалась ровно у края сцены и раскланивалась, в очередной раз демонстрируя залу слой бинта с бурыми пятнами, и посылала воздушные поцелуи из ниоткуда в никуда.
Высоко, под самым куполом Театра, изуродованным золотистой лепниной, в приватной одноместной ложе внимал овациям Александр. Он разглядывал сцену и зал в вычурный бинокль из кости фразийского слона. Рядом с Александром стоял его безымянный слуга, держа на подносе открытую бутылку Королевского Шипучего и изящный бокал лилового стекла. Но если бы кто-нибудь из зрителей посмотрел сейчас вверх, то увидел бы, что ложа пуста. Нет, Александр не принадлежал к миру теней, он не был Призраком Оперы, просто его замечали только тогда, когда он сам этого желал.
Александр появился в Королевстве в незапамятные времена. Некоторые утверждали, что он всегда жил здесь, однако большинство жителей Королевства связывало появление Александра в столице с упадком династии Цитадели, деспотичной и жестокой, уходящей корнями к древним правителям фразийских земель. Последний король династии Цитадели,
И тут, якобы, появляется Александр. Собственно, сначала появляется его безымянный слуга, появляется весенним вечером в королевской опочивальне, непонятно как обойдя кордоны бдительных стражников, будит короля и возвещает ему, что с ним желает встретиться Александр, сейчас же, в тронном зале. Наложница, которая в тот вечер была в королевском алькове, утверждала, что не могла сказать ни слова и даже не хотелось ей почему-то звать на помощь, ой как не хотелось, как и королю, который послушно встал с постели и, как был, в исподнем, мелкими шажками двинулся в тронный зал. Он идёт по гулким широким коридорам дворца, один-одинёшенек, в глазах его неземной страх, расстёгнутые панталоны съезжают, показывая шелковое, расшитое золотом, но безбожно засранное бельё. Король обкакался! Минуя пустую в этот час просторную трапезную, король входит в тронный зал. На его королевском троне сидит маленький человечек с орлиным носом и нехорошей улыбкой. На троне его ждёт Александр. Король подходит безвольными шагами к самому трону. Александр наклоняется к уху короля и шепчет:
– Здравствуй, король. Я пришёл к тебе из твоего настоящего королевства по просьбе твоих преданных подданных. Они просят тебя, чтобы ты вернулся и правил. Хватит бежать от своей судьбы. Ты бежишь от престола с той самой ночи, как был коронован… Глупо.
– Я… Что?.. Я… Я ведь и так король.
– Нет, ты не здесь король, здесь тебя уже почти нет. Неужели ты не замечаешь, это больше не твоя страна. Ты, как и все из династии Цитадели, рождён, чтобы править в своём настоящем царстве. Или твоя корона не даёт о себе знать, Ваше Величество?
На это король так и не ответил, потому что почувствовал, как в том месте, где его укусила паучиха, появилось что-то тяжёлое. Он хотел скинуть это нечто с головы, но казалось, оно крепко-накрепко приросло к затылку.
–Даже не пытайся. От судьбы не убежишь, а от короны – тем более. Как у нас говорят, награда нашла героя… Ну, а теперь мне нужно твоё формальное заявление о том, что ты клянёшься вернуться в своё настоящее королевство и так далее. Просто скажи да, мол. Хорошо? Давай, а то у меня в контракте такой пункт – ты как бы сам, без принуждения… Понимаешь, вроде ведь глупая канцелярщина, а без неё никуда. Эх!.. Ну, так что?
Неизвестно, как бы ответил на такой вопрос уважаемый читатель, но король, дрожа, как от холода, хоть в тронном зале было натоплено даже по ночам, ответил положительно. И династия Цитадели на этом заканчивается, по крайней мере, в мирах, обозримых нами. Король исчезает бесследно, но никакого скандала, никаких беспорядков за этим не происходит. Утром народ столицы созывают на Площадь Черепов, где Александр, взобравшись на помост для казней, долго вещает толпе (никто потом не мог вспомнить, что именно), и к полудню страной правит уже новый король, зачиная новую династию Черноруких, которая затем благополучно правит почти пятьсот лет. (Она и находится у власти в тот момент, когда Александр разглядывает в свой биноклик ноги прекрасной безголовой балерины.) Жизнь течёт спокойно, и к вечеру никто даже не помнит, как звали их предыдущего короля. Никто не помнит также, кто такой Александр. Для всех он просто Александр – больше о нём никто в столице сказать ничего не мог бы. Мысль каждого, кто когда-либо начинал думать об Александре, чудесным образом сворачивала на какие-то другие темы, причём думающий никогда не находил это подозрительным. Александр был в королевстве чем-то самим собой разумеющимся, о чём не думают.