Медовые яблоки
Шрифт:
— А ты?
— Хочешь, чтобы я с тобой?
— Да…
Перелететь через полстраны, чтобы сказать, что на самом деле важно, что на самом деле больно, перелететь на другой конец земного шара, чтобы на чуть-чуть, на мгновение во вселенную с веснушкой, чтобы потом снова боль, чтобы по кругу, под дых, до потери дыхания, до слабости в ногах, до стучащих висков по утрам…
«Да, Лиза, куда ты скажешь. Помнишь? Все, как хочешь ты»
— Папа женится!
— Так бывает, маленькая.
— Не бывает!
— Бывает, маленькая…
— Он
— Это важно, маленькая.
— Это не важно. Я хочу к тебе. Я хочу с тобой.
Как объяснить маленькой девочке, что в сорок лет мужчина не может быть один, что любая боль проходит, что люди просто живут, живут вопреки… Что невозможно чувствовать потерю вечно? Как объяснить маленькой девочке, что для папы важно… Что папа мужчина… Как смириться маленькой девочке, что в их доме, в их доме с мамой будет другая женщина?
— И я хочу… Мы решим что-нибудь.
— Как ты, Лиза?
— Темно…
— Как ты, Лиза?
— Холодно…
— Как ты, Лиза?
— Черно-Белое все…
Пока письма не превращаются в нервный комок.
Пока на экране не остается ничего, кроме глаз.
Слишком для тебя, маленькая…… сложно тебе… сложно…
Оставь эту медаль……
Оставь этот холод……
Оставь эту темноту……
Пока глаза с синяками не сказали «Гонконг».
Сказали со слезами, пнув, лишив дыхания, вырвав сердце, надежду… Надежду на что? Андрей не знал, на что он надеялся…
Уехать через полстраны, туда, где холод и темно?
Увезти Лизу сюда, где нет дела, какая медаль?
На что?
На всё. На исчезновение Боли.
Боль вернулась троекратно. Вернулась паникой, пробежавшей по суставам, вывернув их, когда рука в панике выключила компьютер и отбросила телефон в сторону, предварительно отключив его.
Боль вернулась троекратно, когда водка не приносила хмель, зато приносила рвоту до желчи и разорванные листы с изображением идеального дома. Когда ноги запутались в свежей весенней грязи, когда все, что возможно — это просто упасть на колени и выблевать наконец эту боль, потому что невозможно больше, невозможно, потому что организм противится такому количеству, потому что передозировка…
«Ты обиделся»
«Где ты?»
«Позвони мне!»
«Ты расстроился»
«Я не поеду»
«Я не поеду…»
«Найдись»
«Все хорошо, маленькая, у нас отключился свет, снег на проводах»
В конце марта…
«Наледь»
Когда цветут яблони…
«Ты должна ехать. Ты умненькая, славная… тебе надо, обязательно, слышишь?»
Чтобы он взорвался, этот Гонконг, со всеми китайцами в придачу!
— Как ты, Лиза?
— Темно.
— Как ты, Лиза?
— Холодно.
— Как ты,
— Я не сдам!
— Сдашь!
— Нет…
— Дааа… ты же отличница, Лиза. Даже медведь бы сдал с таким количеством репетиров.
— Медведь бы сдал, а я нет.
Еще месяцы тишины, прорывающиеся вспышками писем, сквозившими отчаянием, страхом, запутавшимися буквами.
Еще месяцы тишины, прорывающиеся изображением камеры, где видны только глаза и тонюсенькие ключицы из-под футболки, накинутой на одно плечо.
Еще месяцы тишины, прорывающейся паническим «не сдам!».
И вот.
Итог.
Девять букв. Пробел. Два восклицательных знака. Смайлик.
Боль.
Боль.
Боль.
Андрей сидел во дворе дома, мучаясь то ли от духоты, что вступила в свои права, удушая ночами, не давая покоя днем, то ли от того, что не спал уже бог знает сколько.
Но, скорей всего, от того, что поминутно смотрел на смс «Поступила!!»
Боль.
Опустошение.
Пустошь. Выжгла напалмом. Жарой. Духотой.
Шум мотора, остановившийся у ворот, выводит на доли секунды Андрея из ступора, пока руки снова не лезут в телефон, в проклятое смс, пересчитывая ровно девять букв, пробел и два восклицательных знака.
Андрей не поднял головы, когда кто-то тихо вошел во двор, не поднял головы, когда слышал чьи-то невесомые шаги, не поднял головы, когда увидел рядом синие туфельки, не поднял головы, когда по венам пробежал аромат яблок, отправляя в небытие все знания медицины о составе крови, потому что кровь Андрея состояла из яблок, которые вытесняли боль.
— Как ты, Лиза?
— Тепло.
Андрей смотрит какое-то время, смотрит внимательно, как никогда внимательно. Он видит, что короткие волосы Лизы подстрижены еще короче, сейчас они немного завиваются на концах, отчего она еще больше походит на маленькую девочку, он видит, что исчезли щечки, зато под глазами пролегли тени, которые оттеняют карие прожилки, где серый цвет превращается в ярко синий, он внимательно рассматривает маленький носик и пухлые розовые губки. Он пробегает глазами по одежде маленькой, никаких струящихся полупрозрачных тканей, никакого выглядывающего кружева. Узенькие брючки и белая блузочка, строгая, почти пуританская, маленькая сумочка перекинута через левое плечо и фенечки на руке.
Школьница…
Он протягивает руку, не веря себе, молча… Проводит рукой по руке, притягивает к себе на колени почти невесомую девушку и прячет лицо в шее, уткнувшись в тоненькую ключицу.
— Что ты здесь делаешь, маленькая?
Не говори… помолчи… в жопу твой Гонког… хочу, чтобы моя… пусть две минуты… моя… потом можно по кругу… боль….
— Я поступила.
— Ты писала…
— Ты не ответил.
— Я поздравляю тебя лично, Лиза, — подмигивая, через напалм, через пустошь, через духоту.