Медовый месяц взаперти
Шрифт:
Харун молча отругал себя за то, что беспокоился только о себе. Амбер напугана, и здесь у нее, кроме него, никого нет. К кому еще она может обратиться за поддержкой и помощью?
– Конечно, я останусь с тобой, – ласково сказал Харун. – Откуда начнем?
Внезапно она бросилась к нему.
– Я плохо соображаю. Не знаю, что делать. – Амбер порывисто схватила его за плечи.
Нежность и жалость к ней перекрыли все другие чувства. Отодвинув стул, Харун усадил ее на колени. Прижав Амбер к себе, он стал гладить ее шелковистые черные волосы:
– Я здесь. Что бы
– Спасибо, – прерывисто прошептала она, уткнувшись лицом в его шею. – Сейчас я справлюсь с собой. Этот мужчина… его молчание ужасает меня. И ружья… Я не могу не думать о них.
– Это испугало бы и менее чувствительного человека, – успокаивал Харун, прижавшись подбородком к волосам Амбер.
«Не думай ни о чем другом. Ты нужен ей».
– Ты когда-нибудь испытывал чувство страха? Например, на войне? – прошептала Амбер.
Ее теплое дыхание ласкало его кожу, и он содрогнулся от желания. С каждым мгновением Харуну все труднее было не дотрагиваться до нее. Он изнемогал от страсти.
Неужели Амбер не понимает, что она делает с ним? Он был возбужден с того момента, как очнулся; в его лихорадочном сознании мелькали картины, которые он не мог отогнать, как ни старался.
«Ради Амбер сохраняй контроль. Она не хочет тебя, ей просто нужна поддержка».
– Да, конечно, я боялся, – тихо сказал Харун, поглаживая рукой волосы. – Все боятся, хотя не все признаются в этом.
– Говорят, ты был бесстрашен. – Она подняла глаза, и они засияли – как и в тот момент, когда открылось их общее увлечение археологией. Кажется, супруга наконец заинтересовалась его прошлым. – Люди утверждают, что ты дрался как одержимый.
«Люди утверждают…» Значит, она расспрашивала о нем, упивалась рассказами о его подвигах. О чем думала Амбер, на что надеялась все эти годы, когда он игнорировал ее?
– Я должен был вести солдат в бой.
Интересно, как она отреагирует, если рассказать ей правду: он сражался на поле битвы со своими собственными демонами, и каждый противник был похож на Алима. К брату Харун испытывал двойственные чувства: любовь и ненависть. Они были так крепко переплетены, что он не мог их разделить. Особенно тогда, когда узнал, что его невеста влюблена в Алима. И теперь он платит за эту двойственность сполна. Если Алим взят в заложники или, не дай бог, убит…
– Все говорят, что в любых обстоятельствах ты становился лидером, – едва дыша, произнесла Амбер.
Харун помрачнел, хотя был очень благодарен ей за то, что она интересуется им, думает о нем.
– Алим оставил страну без правителя, он явно не собирался возвращаться домой. И я не знал, что мне делать, когда принял на себя обязанности шейха.
– Тебе пришлось воевать, – прошептала она, склонив голову ему на плечо.
Харун хотел промолчать, но сейчас не время для личных амбиций. Амбер и Алиму грозит смертельная опасность.
– Эль-Шаббаты избрали своим лидером Махмуда эль-Шаббата, человека без совести, заботившегося только о себе. Он вдохновил их на войну со мной.
– Ты стал героем, – прошептала Амбер, однако он уловил горечь в ее тоне.
Наверное,
– Убивать человека, даже если он твой враг, очень нелегко, Амбер. Я до сих пор вижу лица людей, которых мне пришлось убить. Война – это не сказка, которую рассказывают детям старики. Война – отвратительное, кровавое, неблагородное дело.
– Я видела, как ты победоносно возвращался домой. Но мне показалось, что тебе хотелось быть где угодно, только не во главе войска.
Харун вздрогнул. Она угадала.
– Меня не радовали эти почести. Я отнимал отцов у детей, сыновей у родителей, делая женщин вдовами, а детей – сиротами. И все для того, чтобы вернуть власть, которая не принадлежит мне по праву.
Она взглянула на Харуна:
– Именно поэтому ты без колебаний отдал бразды правления Алиму?
Он кивнул:
– Да, именно поэтому. Я всего лишь исполнял обязанности шейха во время его отсутствия.
– Ведь ты приходишься родственником людям, с которыми сражался.
Это не был вопрос – в глазах Амбер сквозило понимание. Руки ее все еще крепко обнимали его шею, и ему захотелось наклониться, поцеловать ее.
– Родственником их семьям, – уточнил он, стараясь не пожимать плечами – ведь этот жест всегда раздражал ее. – Я осиротел, когда мне было восемь лет. Я потерял сразу двух братьев… – Харун замолчал, не желая разрушать хрупкое доверие, которое возникло между ними.
– И ты потерял жену еще перед свадьбой, – договорила Амбер за него, и в голосе ее прозвучало раскаяние. – Ты был вынужден сражаться за свою семью, свою страну, находясь в глубоком горе. Ты отдавал всего себя, но тебя покинул Фади, потом Алим и в конце концов – я. Прости, Харун. Ты был одинок. Я должна была попытаться помочь тебе.
Она считает его необыкновенным и особенным, но он не такой.
– Нет, Амбер. Я отгородился от тебя. – Приподняв ее голову, Харун грустно улыбнулся. – Это моя вина.
– Не так, и мы оба понимаем это. Но если мы будем выяснять, кто виноват, это нас не спасет, – возразила она. В глазах ее блеснули задорные огоньки, на щеках появились ямочки.
Он усмехнулся:
– Кое-кто нападает на меня.
Амбер подмигнула мужу:
– Я же сказала, что справлюсь с собой через минуту. Может быть, через пять, – поправилась она, рассмеявшись.
– Ну, давай искать выход, – предложил Харун, не понимая, что он испытывает: облегчение или раздражение – оттого, что она сумела настоять на своем.
Губы ее блестели, как спелые зерна граната, в розовых лучах заходящего солнца, и ему нестерпимо хотелось прикоснуться к ним. А когда Амбер соскочила с его колен, он несколько мгновений не мог двигаться, ослепленный жарким влечением. Харун видел лишь себя и ее в постели, чего еще ни разу не было.
Каким дураком он был! Когда он уделял жене хоть какое-то внимание, смотрел на нее или находился рядом с ней, в глазах ее вспыхивало желание. Если сейчас он затащит Амбер в постель, вряд ли она станет противиться.