Медсестра для бывшего. Ты меня (не) вспомнишь
Шрифт:
Что это с ней, откуда такая покладистость?
– Пойдём, чаю выпьешь, – совсем добивает меня Виолетта. – Ты же устала с дежурства?
– Да, спасибо, – отвечаю немного невпопад и, не удержавшись, зеваю.
На кухне сама завариваю чай, наливаю по чашке себе и Виолетте.
– Надя, – помедлив, спрашивает у меня она, – тебе что-нибудь сказал врач о… моём сыне?
– Ничего определённого, – повторяю ей то, что говорил Олег Алексеевич.
Это же просто предположения, не точный диагноз, да и мать так переживает, что, может быть, хоть какие-то слова
– Это всё из-за того, что он совершенно не думает о собственном здоровье! – восклицает она в конце концов расстроенно. – Не бывает так, ни с того, ни с сего! У всего есть причина! Он совсем не хочет меня слушать! Я уже думала, что всё в порядке, ведь после той травмы столько времени прошло…
– Какой травмы? – выпрямляюсь на стуле.
Это ещё что за…
– Да так, – Виолетта тут же идёт на попятную. – Просто он слишком много работает! Нет чтобы приезжать сюда почаще, отдыхать на свежем воздухе! Давно пора осесть, семью создать, а он ни о матери, ни о семье не думает, только о службе! – в её голосе появляются знакомые капризные нотки, и я вздыхаю, опять наваливается усталость.
– Надя, иди отдохни, – Виолетта всё-таки вспоминает, что у меня идут уже вторые сутки без сна. – Там на втором этаже первая комната справа гостевая, диван есть, плед. Поспи. И спасибо тебе, что приехала, а то я тут в одиночестве с ума сойду.
– Хорошо, Виолетта Валерьевна, – я сползаю со стула. – Если что, вы меня разбудите, ладно?
– Ладно, ладно, иди уже, – слышу ворчливый ответ и, слабо улыбнувшись, тащусь наверх, падаю на диван, заворачиваюсь в плед и моментально вырубаюсь.
Просыпаюсь по ощущениям спустя несколько часов. Встаю, кое-как расправляю помявшуюся одежду и решаю спуститься вниз. Я забыла сумку с вещами в коридоре, надо хоть немного себя в порядок привести. Вот только на последней ступеньке лестницы торможу, потому что до меня из гостиной доносятся голоса. Неужели…
– Мама, мне это надоело! – слышу резкий голос Володи. – Есть что-то, чего я не помню! Как выяснилось, что-то не просто серьёзное – а то, что может повлиять на мою жизнь сейчас, причём не лучшим образом. И я всё сделаю, чтобы этого не допустить, можешь мне поверить! Так что лучше расскажи сама, пока есть такая возможность. Ну?
Глава 11
Владимир
– Ты говорил, что боли прекратились!
Мой лечащий врач и друг Даниил Игнатьев смотрит на меня обвиняюще, и мне хочется отвести глаза. Да, я говорил. И на тот момент даже считал, что почти не вру. Болей ведь действительно долго не было. Ну, от усталости, когда перерабатывал и спал мало – так это нормально. «Было бы, если бы речь шла не обо мне», – честно признаюсь про себя.
– Ты понимаешь, что ты придурок, Солнцев? – главный нейрохирург больницы откидывается на спинку стула возле кровати и смотрит на меня, прищурившись. – Причём больной придурок!
– Следи за языком, – хочется огрызнуться, но выходит всё равно виновато.
– Это тебе надо следить, – фыркает Дан, – только не за языком, а за головой. Ты понимаешь, что я должен буду доложить твоему начальству о произошедшем и о приступе?
По спине ползёт холодок. Это означает комиссию – и вероятнее всего отстранение от службы. А Дан продолжает добивать:
– Если бы ты, идиот, не тянул, а обратился ко мне лично, без такой шумихи, ещё можно было бы если не скрыть, то хотя бы сгладить ситуацию. А тебя чуть не на скорой сюда доставили. Какого хрена ты поехал сначала в обычную больницу?
– Я не поехал, – бурчу себе под нос, – меня отвезли.
Мы оба замолкаем. Бессмысленно ссориться. Он знает, что я знаю и так далее. Я закрываю глаза, массирую висок одной рукой, ко второй подсоединена капельница. Боль ушла, от неё остались только слегка давящие ощущения. Вдруг вспоминаются прохладные тонкие, но такие сильные пальцы. Они приносят облегчение, со знанием дела нажимают на какие-то точки у меня на лбу и на шее, снимают боль.
Надежда не виновата в том, что произошло. Она действовала так, как действовал бы любой нормальный человек – отвезла в больницу. И всё-таки я злюсь на неё, потому что на кого-то же надо злиться, кроме себя самого. А ещё… не понимаю, что происходит. Дурацкое ощущение, что ближе человека у меня в жизни не было. Как это вообще возможно?
– Так, Солнцев, – вырывает меня из мыслей Дан, – давай, приходи в себя и начинай вспоминать минута за минутой последний час до приступа. Ищем, что его спровоцировало. И не бойся, – останавливает меня, вскинувшегося на эту фразу, движением руки, – знаю я, знаю, что ты супермен и всё такое. Но повторяю, ты боишься того, что причиняет тебе боль. Этот блок у тебя в голове, те два месяца твоей жизни, которые ты так и не вспомнил после травмы и комы.
– Я… вспомнил, – пытаюсь отрицать. – Частично…
– Ой, ну хватит уже врать мне! – взрывается нейрохирург. – Нихрена ты не помнишь! Напомнить тебе, что твоя мать…
– Не надо, – прерываю друга, поморщившись.
Он знаком с моей матерью. И не слишком высокого о ней мнения. Я бы и рад с этим поспорить, да вот только не могу. У неё тяжёлый характер.
После той командировки, где наша группа попала под взрыв, а меня контузило, и я два дня провалялся, введённый в искусственную кому, мне диагностировали потерю кратковременной памяти.
Два месяца моей жизни исчезли, будто их никогда и не было. Всё, что я знал об этом времени, было рассказано мне сослуживцами – ну и матерью, естественно. Вот только уже тогда было ясно, что она не может знать всего. Но в первое время после болезни и выздоровления было не до того. Реабилитация, комиссии, одна за другой, затем объяснительные, отчёты – ситуация тогда вышла из-под моего контроля.
Проблема была в том, что при попытках вспомнить, что же я упустил, головная боль возвращалась. Это… пугало. Не давало работать. И я перестал даже пытаться. Наоборот, всеми силами избегал напоминаний. Ну в конце концов, что такого судьбоносного могло случиться в моей жизни за десяток недель?