Медведь и соловей
Шрифт:
Когда солнце начало опускаться, она присоединилась к женщинам в купальне.
Все набросились на нее. Беспечная, говорили они. Дикая. Безжалостная. А тише добавляли: ведьма. Как ее мать.
— Неблагодарная ты, Вася, — скалилась Анна Ивановна. — Но я меньшего и не ожидала, — тем вечером она склонила Васю на стул и отхлестала лозиной, хотя Вася была уже взрослой для такого. Только Ирина молчала, но смотрела на сестру с упреком в красных глазах, что было хуже слов женщин.
Вася терпела, но защитить себя словами не могла.
Они похоронили Дуню вечером. Люди
— Дуня любила тебя как дочь, Вася, — сказал он позже. — А ты решила уйти.
Вася молчала, но думала о раненой руке, о холодной звездной ночи, о камне на груди и упыре во тьме.
* * *
— Отец, — сказала она в ту ночь. Крестьяне ушли в избы. Она придвинула стул к Петру. Огни в печи были красными, у печи было пустое место, где была Дуня. Петр делал новую рукоять к охотничьему ножу. Он соскреб завиток дерева и взглянул на дочь. В свете огня ее лицо было хмурым. — Отец, — сказала она, — я бы не пропала в необходимости, — она говорила так тихо, чтобы слышно было только им двоим в людной кухне.
— Что за необходимость, Вася? — Петр отложил нож.
Он посмотрел, словно боялся ответа. Вася поняла это и подавила признание в горле. Упырь мертв. Она не хотела отягощать его, чтобы спасти свою гордость. Он должен быть сильным.
— Я… ходила на могилу матери, — спешно сказала она. — Дуня попросила меня помолиться там за них обеих. Там было проще. В тишине.
Ее отец устал больше, чем когда — либо.
— Хорошо, Вася, — сказал он, вернувшись к охотничьему ножу. — Но плохо уходить одной без слов. Это пустило сплетни среди людей, — тишина. Вася заламывала руки. — Мне жаль, дитя, — добавил он мягче. — Знаю, Дуня была тебе как мать. Она дала тебе что — нибудь перед смертью? Вещицу? Побрякушку?
Вася замешкалась. Дуня запретила говорить. Но это был его подарок. Она открыла рот…
В дверь ударили, и мужчина ворвался и рухнул, наполовину замерзший, к их ногам. Петр тут же вскочил на ноги, миг тишины миновал. Кухню заполнили крики потрясения. Борода мужчины гремела льдом от дыхания, его глаза смотрели поверх красных щек. Он дрожал на полу.
Петр знал его.
— Что такое? — осведомился он, схватив дрожащего мужчину за плечо. — Что случилось, Николай Матвеевич?
Мужчина молчал, сжимался на полу. Когда они сняли его варежки, оказалось, что его руки замерзли, как ледяные когти.
— Нужна горячая вода, — сказала Вася.
— Нужно, чтобы он заговорил как можно скорее, — сказал Петр. — Его деревня в двух днях пути. Не знаю, что привело его сюда в середине зимы.
Вася и Ирина час растирали руки мужчины и ноги, лили горячий бульон в его горло. Даже когда его силы вернулись, он лишь прижимался к печи, хрипя. Он поел, глотая горячие куски. Петр подавлял нетерпение. А потом гонец вытер рот и со страхом посмотрел на боярина.
— Что привело вас сюда, Николай Матвеевич? — осведомился Петр.
— Петр Владимирович, — прошептал мужчина. — Мы умрем.
Петр помрачнел.
— Две ночи назад загорелась наша деревня, — сказал Николай. — Ничего не осталось. Если вы не сжалитесь, мы умрем. Многие уже умерли.
— Пожар? — сказал Алеша.
— Да, — сказал Николай. — Искра из печи, и вся деревня загорелась. Дул плохой ветер, слишком теплый для зимы. Мы ничего не могли поделать. Я ушел, как только мы смогли выкопать выживших из пепла. Я слышал их крики, когда снег касался их кожи. Лучше бы они умерли. Я шел день и ночь — и какую ночь — с ужасными голосами в лесу. Казалось, крики преследовали меня. Я не посмел остановиться, боясь замерзнуть.
— Это было храбро, — сказал Петр.
— Вы поможете нам, Петр Владимирович?
Повисла долгая тишина. Вася думала, что он не может уехать сейчас. Но она знала, что скажет ее отец. Это были его земли.
— Мы с сыном поедем с вами завтра, — мрачно сказал Петр. — И мы возьмем столько людей и зверей, сколько сможем.
Гонец кивнул. Его взгляд был далеким.
— Спасибо, Петр Владимирович.
* * *
Следующий рассвет был бело — голубым. Петр приказал седлать лошадей с первыми лучами. Те, кто не ехал, привязывали снегоступы к ногам. Зимнее солнце холодно сияло. Большие облака вырывались из ноздрей лошадей, словно пар змея, и сосульки висели на их подбородках. Петр забрал у слуги поводья Бурана. Конь вытянул губу, тряхнул головой, звеня сосульками.
Коля присел в снегу и смотрел в глаза Сереже.
— Я хочу с тобой, отец, — просил мальчик. Его волосы упали на глаза. Он привел своего коричневого пони и надел на себя все, что мог. — Я уже большой.
— Ты еще не такой большой, — сказал Коля тревожно.
Ирина выбежала из дома.
— Идем, — она взяла мальчика за плечо. — Твой папа уезжает. Не мешай.
— Ты девочка, — сказал Сережа. — Что ты знаешь? Прошу, папа.
— Вернись в дом, — сказал Коля уже строже. — Уведи пони и слушай тетю.
Но Сережа не слушал. Он взвыл и убежал, распугав лошадей, за конюшню. Коля потер лицо.
— Он вернется, когда проголодается, — он забрался на спину лошади.
— Господь с тобой, братец, — сказала Ирина.
— И с тобой, сестра, — сказал Коля. Он сжал ее ладонь и отвернулся.
Холодная кожа скрипела, пока люди снаряжали конец, проверяли снегоступы. От пара их дыхания становилось все больше сосулек в их бородах. Алеша стоял на краю двора, на его лице был хмурый вид.
— Ты должен остаться, — сказал ему Петр. — Кто — то должен присмотреть за твоими сестрами.
— Я вам понадоблюсь, — сказал он.
Петр покачал головой.
— Я буду спать спокойнее, если ты будешь сторожить моих девочек. Вася буйная, Ирина хрупкая. Лешка, держи Васю дома. Ради ее блага. В деревне плохие настроения. Прошу, сын мой.
Алеша без слов качал головой. Он больше не спрашивал.
— Отец, — сказала Вася. — Отец, — она появилась у головы Бурана, напряженная, черные волосы выделялись у белого меха ее капюшона. — Вы не должны ехать. Не сейчас.
— Я должен, Васечка, — сказал утомленно Петр. Она уже молила ночью. — Это мои земли, мой народ. Попытайся понять.