Медведев
Шрифт:
В те напряженные дни Медведев начал было вести дневник. К сожалению, сделал только несколько записей, но и эти немногие строки позволяют сегодня понять внутреннее состояние Дмитрия Николаевича в конце мая — начале июня 1942 года.
«20 мая 1942. Решил писать дневник… Ведь когда-нибудь после Победы над фашистами, если останусь жив, захочу написать книгу для юношества…»
В этом абзаце — первое и надолго единственное упоминание о желании написать книгу, причем именно для юношества. Больше к этой мысли Медведев не вернется до самого конца войны, ему будет просто не до того. Замыслом, конечно, называть это высказывание никак нельзя, но все же заметить дату — 20 мая 1942 года, как имеющую определенное значение в судьбе уже Медведева-писателя,
«Я очень жалею теперь, что «разбазарил» свои кадры из моего первого отряда. Я вливал их по 3–5 человек во все отряды, перебрасываемые за линию фронта… Хороший народ! Они, во всяком случае, на первых порах будут незаменимы, т. к. знают обстановку в тылу противника, знают партизанские законы».
Вторая запись — о роли партизанского врача: «Врач в наших условиях — большое дело. Он должен пользоваться непоколебимым авторитетом у бойцов, которые должны быть уверены, что если получат рану или заболеют, им будет оказана квалифицированная медицинская помощь и обеспечен внимательный уход».
Транспортный самолет той поры мог (с учетом дальности полета) взять на борт от силы пятнадцать десантников. Это означало, что для переброски отряда требовалось сделать не менее семи-восьми рейсов. Во главе первой группы должен был лететь Александр Творогов. Людей для первого десанта отобрали из лучших. Из четырнадцати парашютистов четверо были офицерами (это слово уже начинало, пока неофициально, бытовать в армии) и двое радистами.
29 мая Медведев записал: «Выбросили первую группу нашего отряда. Я их сам инструктировал, провожал.
Боюсь за Сашу Творогова — он полетел во главе группы в 14 человек. Придал ему Колю Николаева, Куринного — из моего первого отряда. Всех их отдельно инструктировал, просил быть осторожными, не заниматься лихачеством. Задача: приземлиться в Мозырских лесах, вести разведку, сообщать обстановку, подобрать посадочную площадку для приема всего отряда. Должен утром сообщить, как приземлились. Нервничаю».
Радиограмма на следующий день действительно пришла. Творогов докладывал, что летчики сбросили их на Житомирщине в… трехстах километрах от условленного места сбора — села Мухоеды. К тому же кругом открытые места. Сразу повеяло бедой… Отчего такая ошибка? Триста километров — это не тридцать. Увы, из-за тогдашнего состояния навигационной аппаратуры, помноженного на недостаток опыта в таких полетах у летчиков, подобное еще случится не раз. Впрочем, сам Творогов вовсе не воспринял происшедшее в мрачном свете. Он не сомневался, что дней через 10–15 подойдет все же к месту назначения — Мухоедам. Передал первые полученные разведданные — о наличии в том районе, куда негаданно попал, склада горючего и скопления вражеских танков.
Первая радиограмма осталась и последней. Вернее, была и вторая, а еще вернее — ее начало… Затем связь прервалась навсегда.
В разведке, за редким исключением, связанным, скажем, с отказом техники, такое означает самое худшее…
3 июня Дмитрий Николаевич записал: «С Твороговым связи не было. Беспокойство усиливается. Что могло с ними случиться?.. С группой Творогова произошло какое-то несчастье, иначе и не может быть. Предполагать, что отказала рация, — только успокаивать себя напрасными надеждами. Неужто погибли? Не верю, не хочется верить! Хорошие ребята с ним полетели — в обиду себя не дадут».
Медведев почернел за эти дни. Он был очень привязан к Саше Творогову, высоко ценил его превосходные душевные качества, одаренность, преданность делу. Знал, что и Творогов любит его как отца, верит в него как в командира свято. Но дело, конечно, заключалось не только в их личной взаимной привязанности. Пропала без вести первая разведывательная группа, отборные ребята, авангард будущего большого десанта. Начало не могло быть худшим…
Только через много лет на открытом судебном процессе в Черняховском районе Житомирской области над пятью изменниками-полицаями вскрылись все обстоятельства гибели группы Александра Творогова. Их
9 июня горстка бойцов отряда «Победители» под командованием лейтенанта госбезопасности Александра Творогова приняла жестокий неравный бой у села Торчина на Житомирщине и сражалась до конца… Двенадцать десантников сложили в нем свои головы. Только Филиппу Куринному и испанцу Северино Бургенио удалось вырваться из кольца. Они долго блуждали по лесам, пока не встретили местный партизанский отряд.
Следующей вылетела группа под командованием начальника штаба отряда старшего лейтенанта госбезопасности Федора Пашуна и старшего лейтенанта госбезопасности Владимира Фролова. От нее вообще не поступило никакой радиограммы, словно в воду канула! (Впоследствии обнаружилось, что ее тоже забросили не совсем туда, куда следовало, при этом вышла из строя рация.)
Это было уже по-настоящему тревожно. Нервничал не только Медведев, не находили себе места Дроздов, Сташко, Вотоловский, беспокоилось и руководство Центра. Медведев потребовал, чтобы со следующей группой десантировали его самого. Ему вполне резонно отказали. Вплоть до выяснения обстановки командиру следовало оставаться в Москве.
Было принято самое разумное из всех возможных в такой ситуации решение: впредь группы отряда «Победители» сбрасывать на базу действующей в немецком тылу группы Кочеткова. Старшего лейтенанта госбезопасности, много лет проработавшего в транспортных органах ОГПУ — НКВД, Виктора Васильевича Кочеткова, человека очень нелегкой судьбы, Дмитрий Николаевич знал еще по Украине. В первые дни войны Кочетков добился, чтобы его направили во вражеский тыл. С заданием он справился отлично, по возвращении был награжден, а весной с группой из двенадцати человек был вторично заброшен в тыл к немцам для организации боевой и разведывательной работы в районе Фастова. Так получилось, что группа Кочеткова тоже приземлилась не там, где намечалось, — очутилась в Пинских болотах. Она долго пробирались на юг, пока не вышла на линию бездействующей железной дороги Чернигов — Овруч у станции Толстый Лес, где временно и обосновалась. Вот сюда и была направлена третья группа под командованием комиссара Сергея Стехова. В ожидании радиограммы от Стехова Медведев совсем извелся.
В конце концов Стехов благополучно вышел на базу Кочеткова. Только тогда наконец командование разрешило вылететь и самому Медведеву. Вместе с ним заняли места в самолете Александр Лукин, Лидия Шерстнева, Симона Кримкер, несколько бойцов-испанцев. Это было 20 июня 1942 года. Про себя Дмитрий Николаевич подивился совпадению: впервые он отправлялся во вражеский тыл в свой день рождения, вторично — в день рождения Татьяны Ильиничны!
Впоследствии Медведев вспоминал: «Прощание было недолгим. Провожающие знали, что мы летим на запад, что писем от нас скоро не будет, но ни о чем не расспрашивали, лишь желали счастливого пути, счастливой звезды, говорили те привычные, скупые, но полные значения напутственные слова, что надолго западают в сердце. В назначенное время самолет был готов. До свидания, Москва!
…Пролетая над линией фронта, — а она проходила не так далеко, несколько западнее Тулы, — самолет оказался в слепящих полосах прожекторных лучей. Вокруг нас рвутся снаряды немецких зениток. Но самолет счастливо минует опасную зону. Прошел еще час, и последовала команда — приготовиться к прыжку.
…Нас сбросили высоко — метрах в девятистах от земли. Небо ясное, над головой ярко светит луна, внизу, на земле, видны костры, но они удаляются — ветер относит нас в сторону. Кругом парашютисты — вверху, справа, слева. Вот один пролетел мимо меня, обгоняя. Успеваю подумать: парашют раскрылся не полностью, может разбиться человек.