Медвежий вал
Шрифт:
— К нам! Ложись! — опять закричали в окопе. Дымом и осколками пронесло по траншее. Крутов уткнулся носом в пропотевшую гимнастерку Медведева. Гитлеровцы опять били по всей обороне.
— Налет, — отплевываясь от песка, попавшего в рот, сказал Крутов. — Надо подниматься!
Медведев, стряхнув с себя землю, поднялся и стал крутить винты стереотрубы.
— Зашевелились. Жди новую контратаку, да еще с самоходками. Скомандую своей батарее, чтобы приготовилась бить прямой наводкой...
Крутов стал звонить в роты, но там и без него увидели опасность
— Предупредите пулеметчиков, чтобы не торопились. Побольше выдержки. Отсекайте пехоту, а самоходки без нее не страшны. Подпускайте их к окопам на бросок гранаты. С ними бороться легче, когда они рядом, — у них сектор обзора такой, что перед собой не видят... Слепы...
Командиры рот были на одной линии связи, кто-то на последние слова Крутова процитировал:
То-то слеп: лежишь в канаве, А на сердце маята; Вдруг как сослепу задавит, — Ведь не видит ни черта...Офицеры рассмеялись: очень уж к месту они пришлись!
— Теркин прав, — стараясь остаться серьезным, сказал Крутов. — А вам, чтобы не страдать маятой, советую припасти побольше гранат да поживей!
Крутову казалось: что-то он еще не предусмотрел. Беспокойные мысли лезли в голову. Чем все это кончится? Удастся ли выйти из этого сражения живым? Но почему это он опасается, а Медведеву все нипочем? Или это трусость?
Он украдкой взглянул на капитана. Тот, нахмурив брови, грыз мундштук трубки, перебрасывая ее с одной стороны рта на другую. Все люди смертны, все боятся, понял Крутов, но надо уметь за беспокойством о своей жизни не терять чувства ответственности за исполняемое дело. Лучше в такое время поменьше думать о себе. Ему показалось, что всю историю с поиском «языка» Медведев рассказывал не потому, что она интересна, а чтобы отвлечь его и себя от ненужных мыслей.
— Ну и захватил ты тогда пленного? — спросил Крутов, чувствуя, как необходим для них сейчас разговор.
— Черта с два! — напрягая голос, ответил Медведев. — На своих напали! Спасибо, что там лейтенант умница был, как услышал, что орем: «За Родину!», и давай нам кричать: «Куда? По своим!» Не будь его, наделали бы делов... До немцев мы еще метров четыреста не доползли. В стереотрубу одно расстояние, а своим животом мерить — другое... Много шуму было, — вздохнул он, — вовек не забыть...
Заметив что-то новое, он скомандовал телефонисту:
— Первая батарея!..
Тяжело дыша, к Крутову подошел незнакомый казах-сержант с артиллерийскими погонами и молча козырнул, ожидая, когда к нему обратятся с вопросом. Из-за его плеча выглянул Бушанов и сказал:
— Земляк мой, из «катюши» стреляет, — батыр! Его машина в кювет попала, от своих отстал, а не знает, где их теперь догонять.
Крутов объяснил ему, по какой дороге догонять своих, если они направились к Западной Двине.
— Уезжай быстрей, здесь передавая. Видишь, немец подходит!
— Мы
— Может, поможешь? — вдруг лукаво спросил Крутов, которому пришла мысль использовать огонь «катюши» для отражения назревающей контратаки.
Сержант задумался, что-то прикинул в уме.
— Нет, не могу, — сказал он. — Машина моя рядом стоит, а немец близко, можно по своим попасть. Нельзя так стрелять.
— Зачем же по своим? Выезжай прямо к окопам и прямой наводкой... Долго ли там!
— Мы так не стреляем — заявил сержант, удивляясь неосведомленности капитана относительно возможностей гвардейского миномета.
— Тогда уезжай! По твоему наставлению не предусмотрено, чтобы ты находился на переднем крае. Твой земляк Бушанов будет через несколько минут отбиваться от врага врукопашную, ему все можно, а тебе нельзя. Или ваши батыры оставляют земляков в беде?
Глаза сержанта блеснули злым обидным огнем, он круто повернулся на каблуках и, ничего не сказав, убежал. Видно, его задели эти слова за живое, но не может же он спорить со старшим...
Батальон вступил в бой. Заградительный огонь своей артиллерии придвинулся к окопам настолько, что порой трудно было распознать, где падают свои снаряды, где чужие.
Уже мелькали среди дыма гитлеровцы в темных мундирах, и можно было различить их лица и зажатое в руках оружие. Уже Медведев, отчаянно выкрикивавший команды своим батареям, сделал последний перенос, после которого можно было вести огонь только на себя. Уже связисты подготовили гранаты для боя, разложив их под руками, когда шум, непохожий ни на что, заставил всех прильнуть к земле.
Это был даже не шум, а что-то воющее, свистящее, идущее сзади через окопы вместе с волною горячего воздуха.
— Какая нелегкая их сюда занесла! — возмутился Медведев.
Неслышно поднявшись по косогору, почти к самым окопам подъехала «катюша». С направляющей рамы одна за другой скользили мины — длинные, с хвостовым оперением снаряды. Языки пламени, как молнии, резали воздух, клубы белого дыма со свистом вздымались кверху.
Крутов сразу все понял и, уже не оглядываясь, стал следить за результатом не виданной им еще стрельбы прямой наводкой из такого оружия. Последняя мина пошла кувырком, страшно воя, ударилась об землю, подскочила и разорвалась в воздухе. Когда Крутов оглянулся, машина уже удалялась к кустарникам.
— Что это у тебя делается? — тотчас же запросил Черняков.
— Бушанову земляк помог, — доложил Крутов. — В порядке взаимной выручки. Гвардеец-минометчик случайно оказался вблизи и помог. А фамилии не знаю, не спросил!
Залп «катюши» сыграл свою роль, прижал врагов к земле, но ненадолго. Крутов следил за действиями своего батальона. Сколько возможно, он помогал ротам огнем полковой батареи, целиком включившейся в работу на его батальон. Зайков торжествовал: вся батарея выполняла его команды. Медведев тоже наносил решительные короткие удары: орудия его гаубичного дивизиона не знали передышки.