Медвежий вал
Шрифт:
На траве лежал иней. Намокшие пальцы коченели, становились бесчувственными. Тогда Крутов дыханием отогревал руки, чутко прислушиваясь к каждому шороху. Может, поднимется знакомая фигура в халате? «Прости, Павел, я пошутил, остался, — скажет он. — Хотел узнать, крепко ли слово друга, придешь ли на выручку».
«Искать! — сам себе приказывал Крутов. — Не может быть, чтобы он погиб. С ним что-то другое. Не может человек пропасть бесследно! Должна найтись хоть мелочь, по которой можно будет узнать его судьбу».
Григорьев утомился. Он ползал с самого вечера, и у него уже
— Давайте немного отдохнем, — попросил он при очередной встрече около Зайкова.
— Побудь здесь, а я поищу один, — тихо сказал Крутов.
«Друг, Сеня, где ты? — думал он. — Что стряслось с тобой?» Ему нестерпимо жаль было товарища. Пусть убитого, но только бы найти его, знать, что он не попал к врагу. Большего он сейчас не желал. Он не мог себе представить, как вернется назад с пустыми руками. «Мы же говорили...» — скажут разведчики. Неужели надо согласиться с ними и прекратить поиски?.. Извинить их, простить им потерю командира?.. «Ну, нет, — упрямо твердил Крутов, — этому не бывать!»
Он почувствовал, как отступает усталость и весь он наполняется дикой необузданной силой. В таком состоянии человек не знает своих возможностей. Он снова пополз. Время, которого он не замечал, шло своим чередом. Опустила хвост Большая Медведица, и над дальним темным лесом узеньким серпом всплыл поздний месяц; уже гитлеровцы закончили свою работу на переднем крае и нет-нет да и прострачивали из пулемета лощину. По всему чувствовался близкий рассвет...
А Крутов полз, отдаляясь все дальше и дальше от места взрыва, ощупывая сотую, тысячную кочку, бугорок, ямку. Прополз десять, двадцать, полсотни метров... Какой-то шорох раздался сбоку, и сразу жизнь властно заявила о своих правах Крутов прилег, выхватил пистолет, насторожился. Прямо на него кто-то полз. «Гитлеровцы, — мелькнула догадка, и он затаился, как зверь, готовый зубами драться за свою жизнь. — Сколько их?» Впереди тоже затихло.
«Сейчас, сейчас», — считал секунды Крутов, ожидая нападения и до боли стискивая рукоятку пистолета.
Раздался тихий, мучительный стон. Крутов обомлел. Он ожидал чего угодно, только не этого. Дрожь пронизала его.
— Сеня, — чуть слышно позвал он. — Сеня, ты?
Ползущий на него человек поднял голову, и тогда Крутов, ахнув, не помня себя, бросился к нему, прижал, не давая вымолвить слова.
— Сеня, что с тобой? Откуда ты?
— Я уж думал, пропал, — сказал Малышко, слабо пожимая руку Крутову.
— Ничего, ничего, — утешал его Крутов, обнимая за плечи. Одежда липла к рукам, и он забеспокоился: — Ты ранен?
— Не знаю. Болит все...
Зайков и Григорьев, заслышав шорохи и тяжелое дыхание двоих, поспешили навстречу.
— Живы? А мы вас, товарищ командир, искали, искали, думали, и не найдем. Как же вы потерялись?
— Григорьев? — узнал его по голосу Малышко. — Спасибо, что искал... Что со мной? Очнулся — лежу и не помню где. Один! В глазах резь, и не открываются — заплыли. Опамятовался немного, отполз в сторону, боялся, чтобы немцы не захватили. Шорохи слышал, а окликнуть побоялся, — вдруг враги! Наугад, на выстрелы к своим
Подхватив отяжелевшего Малышко, Крутов поднялся и в рост пошел к своему переднему краю. Душа его ликовала.
Разведчики, обеспокоенные долгим отсутствием Крутова, в третий раз за ночь покинули свои окопы. Совесть не позволила им оставаться в бездействии, когда кто-то другой отыскивал их командира. Невдалеке от того места, где велись поиски, они залегли, готовые в нужную минуту прийти на помощь.
— Товарищ капитан, вы? — встретили они Крутова. — Нашли? Где же он был?
У Крутова не было к ним обидных слов. На душе отлегло, и ему даже было немного неудобно за то, что погорячился, не поговорил с ними как следует, а то бы, пожалуй, Малышко удалось найти гораздо раньше. «Сразу надо было с ними идти, не ждать. А то получилось, что вроде себя выставить захотел: вот, мол, какой хороший! А в сущности — дурак, и все получилось страшно глупо. Не умею еще находить тропку к сердцу людей!» — подумал он с досадой.
— Сам нашелся, — ответил он. — Помогли бы нести!
— Вы на нас сердца не держите, товарищ командир, — сказали ему разведчики, принимая на руки Малышко. — Нам тоже нелегко.
— О чем речь? Нашли, и ладно!
Когда Малышко был внесен в блиндаж и Крутов взглянул на него при свете лампы, он ужаснулся. Все лицо было черно от копоти, а халат порван и окровавлен.
Врач долго возился с ним. Из-за коленкоровой занавески доносились то стоны, то тихие, но отрывистые, как команды, слова врача.
Крутов терпеливо ждал, сидя возле жарко топившейся печи. Сон и усталость одолевали его, и голова то и дело падала на грудь. Тогда он брал кочережку и начинал помешивать в печке угли. Наконец врач вышел из-за занавески. На лбу у него посверкивало круглое зеркальце о маленьким отверстием посередине. Он вытащил из кармана папиросы и жадно закурил.
— Ну как? — тревожно спросил Крутов, поднимаясь со своего места и уступая его врачу.
— Ничего, бывает хуже... Вот у сержанта, например...
— А зрение?
— Глаза целы. В общем, можешь считать, что твоему другу повезло. — И вдруг сердито сказал: — Не понимаю я вашей тактики!
— Какой?
— Да хотя бы с разведкой!.. Каждую ночь под проволокой у немца лазит столько людей, а зачем? Взяли одного пленного, и тот по дороге помер, а сколько своих погубили... И каждую ночь, и самых лучших причем!..
— Но ведь надо вести разведку!
— Надо! А вы уверены, что именно так надо, а не иначе? Если только сосчитать, сколько на это тратим силы по всему фронту, так ведь можно прорыв делать...
Крутов пожал плечами:
— Как-то не приходилось задумываться...
Поблагодарив врача, он пожелал Малышко скорейшего выздоровления и вышел из блиндажа. В полк идти было далеко, к тому же брезжил рассвет. Крутов постоял, подумал и вошел в соседний блиндаж. У коптилки сидел один телефонист, остальные вповалку спали на нарах. Крутов, не говоря ни слова, втиснулся между ними, сунул под голову планшет, надвинул шапку на глаза и мгновенно уснул.