Мегаморф, или Возвращение Реликта

Головачев Василий Васильевич

Ясен пошевелил остатки травы, подождал, пока погаснет последняя искра, встал и бесшумно прошёлся вокруг лагеря.

Расий скрылся за Пределами Равнины окончательно. Стемнело и похолодало. По небу разбежались световые вуали, которые, как теперь знал Ясен, представляли собой вторичные электрические разряды, сотрясающие границы атмосферы на высотах от двухсот до пятисот километров.

Он пристально вгляделся в небо и даже испугался, когда перед ним вдруг открылась потрясающая глубина, напоминающая жемчужные россыпи на дне моря. Видение длилось несколько мгновений, зачаровав его

до полного растворения в красоте. Поэтому он не почувствовал движения сзади, лишь потом сообразил, что происходит.

Как и в доме Миличей, к его спине прижалась горячее тело Истомы, руки девушки обхватили грудь, а когда он заторможенно повернул голову – губы обжёг горячий поцелуй…

И всё кончилось!

Истома разомкнула объятия, невидимой тенью скользнула в палатку. Слуха коснулись нежные замирающие слова:

– До чего же ты робок…

Кровь бросилась в лицо.

Ясен встряхнул головой, очнулся, проводил взглядом ещё одну фигуру: Пилип исчез в палатке Делии. На губах всё ещё горел поцелуй Истомы. Ясен дотронулся пальцем до губ, сдержал разогнавшееся сердце. Очень хотелось последовать примеру разведчика, и сердце звало в неизведанные приключения, и девушка ждала в палатке, затаив дыхание… и что-то сдерживало его, как напоминание о долге, хотя о долге он сейчас думал меньше всего.

Через час Ясена сменил Димитр.

Ещё через три часа отряд сел на мотоциклы и после символического завтрака: галеты плюс чай, – направил колёса машин к цели, до которой по расчётам Истомы было не больше двух дней пути.

Девушка вышла из палатки последней, на Ясена даже не взглянула, не сказала «доброе утро», и он пережил неуютное чувство раскаяния, хотя виноватым себя не считал.

– Блэкбран далеко? – спросила геянка, по-прежнему не глядя на него.

– Примерно в четырехстах сорока километрах, – ответил он сдержанно.

– Поехали.

Из-под заднего колеса мотоцикла Истомы ударила струя песка, и она унеслась в утренний туманчик. Геянки последовали за начальницей, не глянув на мужчин.

– А зря ты к ней в палатку не пошёл, – хохотнул Пилип. – Подобрей была бы.

– Прекрати! – буркнул Ясен, трогаясь с места.

Через два часа рассвело.

Холмы стали появляться чаще, они всё больше напоминали песчаные дюны, и вскоре все поняли, что и в самом деле въехали в пустыню.

Истома остановила группу.

– Отстал?

Она имела в виду тартарианина.

– Нет, – коротко ответил Ясен.

– Безмозглая тварь! – сквозь зубы выговорила Мелана, посматривающая на Иваника.

Ясен промолчал, хотя считал, что тартариан безмозглыми называть нельзя.

– Идём на форсаже! – объявила Истома. – Надо оторваться.

И в этот момент из-под земли донёсся стонущий гул, дюны взвихрились струйками пыли, и след мотоциклов перечеркнула растущая ложбина. Земля начала проседать всё быстрей, сориентировавшиеся байкеры крутанули рукояти подачи энергии, помчались прочь от стремительно расширяющегося провала.

Гул стих, колебания почвы прекратились.

Отряд почти одновременно развернул двухколёсные машины.

Сзади, перпендикулярно их следу, от горизонта

до горизонта пролегла глубокая, как ущелье с крутыми склонами, узкая долина, покрытая пеленой оседающей пыли.

Тайная вечеря

Если бы можно было подняться над Великой Равниной хотя бы на высоту птичьего полёта, – а орланы забирались в небо и на километровую высоту, – можно было бы увидеть два высоких холма, движущихся по пустынным областям вдали от людских и прочих поселений. Жители Дебрянской общины называли их «попами» – от слов «песчаное привидение». Холмы эти двигались только по ночам, двадцатиметровой высоты, остроконечные, идеально конические, и казались чисто песчаными образованиями. Да они и состояли из песка, хотя странным образом поддерживали коническую форму.

Их траектории на первый взгляд нельзя было назвать правильными, однако по странной случайности они вдруг пересеклись одним из вечеров, когда бесконечный светящийся шнур в небе, заменяющий жителям Равнины источник света, удалился ближе к Пределам Пределов, как все называли конец светового дня.

Холмы наткнулись друг на друга, но не остановились, продолжая двигаться, пока не слились в один конус с двумя вершинами. А потом холмы заговорили, хотя их речь не смог бы повторить ни один из живущих на Равнине.

«Ремиссия аттрактора близка», – беззвучно сказал один.

«В пределах ста колебаний Оси», – прекрасно понял его второй, так как речь шла о судьбе Великой Равнины.

«Оператор опаздывает».

«Он ещё не обрёл нужных качеств».

«Он не смог вскрыть ни одной конкреции Родителя Предтечи».

«Его надо напрячь, он слишком мягок».

«С ним дочь одного из Средних Операторов».

«И всё же они могут не успеть к началу Игры. А мы не имеем права вмешиваться».

«Им необходимо открыть выход до того, как Гея обретёт Полноту».

«Гея заработает как Игрок при достижении критической психомассы, для чего ей и понадобилась связь с земными общинами. Ей нужны люди – как клетки умопостигающей системы».

«Это опасно, однако мы не можем ограничить её возможности, равновесие Сил будет поколеблено».

Внезапно над слившимися холмами появилось облако из переливчатых прозрачных шариков, внутри которых то и дело вспыхивали звёздочки, превращаясь в подобие глаз.

«Разрешение на вмешательство получено, – заговорило облако, зависнув над двойным конусом. – Необходимо ускорить созревание мегаморфа. Иначе судья даст отмашку, и Игра начнётся без нравственно растущих игровых систем».

«Это нас не касается».

«Вам дано задание подготовить условия Перехода. Если оператор-мегаморф не созреет, ваша миссия будет провалена».

«Ты симпатизируешь ему?»

«Я симпатизирую жизни».

«Мы просчитаем алгоритм без нарушений стохастики событий».

«Ваше право».

Облако воздушных шариков умчалось вверх, растаяло в небе.

«Он не имеет права вмешиваться. Как и мы», – сказал первый «поп».

«Мы можем не подчиняться ему».

«Он не давал указаний. Но если мы не поможем оператору, то исчезнем вместе с данной инклюзией».