Мегрэ в «Пикреттс»
Шрифт:
— Она уже принимала наркотики?
— Неизвестно, и нет никаких намеков. Частенько она посещала казино. Повстречалась с графом фон Фарнхаймом из старинного австрийского рода — в ту пору ему было уже шестьдесят пять.
Письма графа здесь, разложены по датам.
— Ты их все прочел?
— Да. Он ее страстно любил.
Лапунэт покраснел, словно сам написал эти письма.
— Они очень трогательны. Граф отдавал себе отчет, что он — почти немощный старик. Его первые послания полны почтения. Сначала он называет ее госпожа, потом дорогой друг и, наконец, моя девочка.
— Они сразу стали спать вместе?
— Нет. На это ушли месяцы. На вилле, что он снимал до покупки «Оазиса», граф заболел и уговорил ее приехать погостить и скоротать ему время.
Каждая строчка — сама искренность, отчаяние, в котором он цепляется за нее, готовый на все, лишь бы не потерять.
Он с горечью говорит о разнице в возрасте, понимая, на какую скучную жизнь обрекает ее.
«Но это же ненадолго, — пишет он в одном из писем. — Я стар, болен. Через несколько лет, моя девочка, еще красивая, ты будешь свободна и, обещаю, богата».
Он пишет ей каждый день, иногда просто коротенькие мальчишеские записки.
«Я тебя люблю! Я тебя люблю! Я тебя люблю!»
И вдруг — исступление, Песнь песней. Тон его посланий изменился, он воспевает ее тело со страстью, с преклонением.
«Боюсь поверить, что это тело может принадлежать мне, что эти груди, бедра, живот…».
Мегрэ задумчиво, без тени улыбки, смотрел на Лапуэнта.
— С тех пор его стала преследовать мысль, что он ее потеряет. Его мучит ревность. Он заклинает ее бьпь с ним откровенной, даже если правда может причинить ему боль. Интересуется, чем она занималась накануне, с кем из мужчин разговаривала.
Он предостерегает ее от смазливых музыкантов из казино. Хочет узнать ее прошлое.
«Ты нужна мне вся…».
И, наконец, умоляет ее выйти за него замуж.
Писем женщины нет. Вероятно, она не писала, а отвечала при встрече или по телефону. Одна из последних записок графа, где он снова упоминает о возрасте, — настоящий крик души.
«Я понимаю, твое прекрасное тело ищет того, чего я уже не могу дать. Эта мысль терзает меня, причиняет столько боли, что, кажется, я умираю. И все-таки мне легче делить тебя, чем не иметь совсем. Клянусь, ты никогда не услышишь ни сцен, ни упреков. Ты по-прежнему будешь свободна, а я в своем уголке буду ждать, когда ты придешь и дашь немного радости своему старому мужу».
Лапуэнт высморкался.
— Свадьба, неизвестно почему, состоялась на Капри. Брачного контракта не было, таким образом, вступил в силу закон общности имущества. Несколько месяцев они путешествовали, побывали в Константинополе, Каире, потом надолго обосновались в роскошном отеле на Елисейских полях. Я установил это по гостиничным счетам.
— Когда он умер?
— Полиция Ниццы предоставила мне всю информацию. Прошло три года после свадьбы. Супруги устроились в «Оазисе». В лимузине с шофером ездили по казино Монте-Карло, Канна, Жюан-ле-Пена.
Их появление производило сенсацию. Ее, роскошно одетую,
Играла она по-крупному, не стеснялась пофлиртовать, поговаривали даже о ее амурных приключениях.
А граф, словно тень, с покорной улыбкой ждал до самого утра.
— Как он умер?
— Вам пришлют по почте донесение из Ниццы, поскольку по его смерти велось следствие. «Оазис» стоит на карнизе, а терраса, окруженная пальмами, как и большинство тамошних поместий, находится на скале высотой в сотню метров.
И вот однажды утром труп графа обнаружили у подножия этой скалы.
— Он пил?
— Соблюдал режим. Домашний врач показал, что из-за некоторых лекарств у графа случались головокружения.
— Граф и графиня спали в одной комнате?
— Нет, каждый в своей. Накануне вечером они, как всегда, поехали в казино. Возвратились около трех утра, что для них было чрезвычайно рано. Графиня устала. Она прямо заявила полиции: у нее начались месячные, а она плохо их переносит. Графиня сразу легла. Супруг же, по словам шофера, спустился в библиотеку, застекленная дверь которой выходит на террасу. Дело обычное — граф страдал бессонницей, мало спал. Полагают, что ему захотелось подышать свежим воздухом и он сел на каменный поребрик, свое любимое место: отсюда хорошо видна бухта Ангелов, огни Ниццы, побережье.
Когда его нашли, никаких следов насилия на теле не оказалось, не принесла результатов и экспертиза внутренних органов.
— Что стало с графиней?
— Ей пришлось побороться с внучатым племянником, объявившимся в Австрии, который возбудил иск, и графине потребовалось почти два года, чтобы выиграть процесс. Она продолжала жить в Ницце, в «Оазисе». Принимала многочисленных гостей. В доме всегда шло веселье, пили допоздна. Частенько гости оставались ночевать, и праздник возобновлялся с самого утра.
По данным полиции, любовники, сменяя друг друга, прихватили и значительную часть ее денег.
Я справлялся, не тогда ли она пристрастилась к наркотикам, но вразумительного ответа не получил. Мне сказали, что попытаются выяснить, но дело-то прошлое. Единственное досье, которое нашли, далеко не полно, и вряд ли удастся узнать больше.
Пока ясно одно: она кутила и веселилась. Стоило ей загулять, как она всех тащила к себе.
Понимаете? Там, кажется, немало чудаков вроде нее.
Должно быть, она здорово проигралась в рулетку, упрямо ставя иногда по несколько часов подряд на одну и ту же цифру.
Через четыре года после смерти мужа она продала «Оазис», и, поскольку случилось это в самый пик финансового кризиса, продала за бесценок. Сейчас там, по-моему, туберкулезный санаторий или дом отдыха. Во всяком случае, не жилой дом.
Больше в Ницце ничего не знают. Продав поместье, графиня исчезла из поля зрения и с тех пор никогда не появлялась на побережье.
— Зайди-ка в отдел игорных домов, — посоветовал Мегрэ. — И неплохо бы потолковать с группой по борьбе с наркотиками — может, они в чем-то помогут.