Механическая принцесса
Шрифт:
Весь день Тесса сидела у кровати рядом с Уиллом, который опирался на ее плечо.
Это может быть был странный вид для других, молодая женщина с любовью прижимается к мужчине, который годится ей в дедушки, ее руки обнимают его, но для их семьи это было знакомо - это были Тесса и Уилл.
И потому что это были Тесса и Уилл, многие люди приходили и уходили, как всегда делают, когда Сумеречный Охотник находится при смерти, рассказывали истории о жизни Уилла и про все те вещи, которые он и Тесса сделали за долгие
Дети с теплотой рассказывали, как он всегда любил их мать, яростно и самозабвенно, про то, что он никогда не смотрел на кого-то еще, и про то, как их родители показали им пример такой любви, которую они сами надеялись найти в своей жизни.
Они говорили о своем отношении к книгам, и как он научил их всех любить книги, уважать напечатанные страницы и лелеять истории, из которых состояли эти страницы.
Они говорили о том, как он ругался на валлийском, когда ронял что-то, хотя он редко использовал этот язык иначе, и про то, что его проза была прекрасна - он написал несколько рассказов про Сумеречных Охотников, когда вышел на пенсию, что было очень почетно - его стихи были ужасны, хотя это никогда не мешало ему читать их.
Их старший ребёнок, Джеймс, говорил со смехом о страхе Уилла перед утками и о его сражении, чтобы быть с ними в водоёме в семейном доме в Йоркшире.
Их внуки напомнили ему песню про демоническую оспу, которой он их научил - они тогда были еще слишком маленькими, как думала Тесса - и все равно они её запонили.
Они пели все вместе, и не в лад, шокируя Софи.
Со слезами,текущими по ее лицу, Сесиль вспомнила тот момент на ее свадьбе с Габриэлем когда он произнес прекрасную речь, восхваляя жениха, в конце которого он объявил:
– О, Боже, я думал она выходит замуж за Гидеона. Беру свои слова обратно.
– что обидело не только Сесиль и Габриэля, но и Софи - и Уилл, хотя и был очень уставшим, улыбнулся сестре и сжал ее руку.
Все смеялись над его привычкой брать Тессу на романтические -свидания- в места из готических рассказов, включая отвратительные болота, где кто-то умер, замки с призраками и, конечно, площадь в Париже, где Сидни Картон был на гильотине, где Уилл пугал прохожих криками -Я вижу кровь на мостовой- на французском.
В конце дня, как небо потемнело, семья приходила к кровати Уилла и целовала его каждый по очереди, и уходили один за другим, пока Уилл и Тесса не оставались наедине.
Тесса ложилась рядом с ним и засунула руку под голову, и положила голову ему на грудь, слушая постоянно ослабевавшие удары сердца.
И в темноте они шептали, напоминая друг другу истории, которые знали только они.
О девушке, которая ударила по голове кувшином с водой мальчика, который пришел, чтобы спасти ее, и как он влюбился в нее в тот момент.
О бальном зале и балконе и о луне, плывущей по небу, как отвязанный корабль.
О трепетании крыльев механического ангела.
О святой воде и крови.
Ближе к полуночи дверь открылась, и Джем зашёл внутрь.
К тому времени Тесса должна была думать о нем, как о брате Захарии, но ни Уилл, ни Тесса никогда не называли его так.
Он прошел как тень в его белых одеждах и Тесса сделала глубокий вдох, когда она увидела его, потому что она знала, что это было, что Уилл ждал его, и что пришёл его час.
Он не сразу пошел к Уиллу, вместо этого он направился к футляру из розового дерева, находящемуся на комоде.
Они сохранили скрипку Джема, как Уилл и обещал.
Она содержалась в чистоте и в порядке, и петли коробки не скрипели, когда Джем открыл ее и поднял инструмент.
Они смотрели, как знакомыми тонкими пальцами он натер канифолью смычок, его бледные запястья были скрыты под более светлой пергаментной одеждой Братьев.
Потом он прислонил скрипку к плечу и поднял смычок. И начал играть.
Инь Чжи. Джем сказал ей однажды, что это означало понимание музыки, а также связь, которая стала больше, чем дружба. Джем играл, и он сыграл жизнь Уилла, такой какой он ее видел.
Он играл двух маленьких мальчиков в тренажерном зале, один показывал другому, как метать ножи, и он играл ритуал парабатаев: огонь, и обеты, и сжигания рун.
Он играл о двух молодых людей, бегущих по улицам Лондона в темноте, которые останавливались, чтобы прислониться к стене и вместе посмеяться.
Он играл о дне в библиотеке, когда он и Уилл шутили с Тессой об утках, и он играл о поезде в Йоркшир, в котором Джем сказал, что парабатаи должны любить друг друга так, как они любят свои души.
Он играл о любви, и он играл о их любви к Тессе, и о ее любви к ним, и он играл то, как Уилл сказал -В твоих глазах я обычно вижу милосердие-. Он играл также те мгновения, когда он видел их после того, как вступил в Братство - короткие встречи в Институте, время, когда Уилл был укушен демоном Шаксом и чуть не умер, и Джем пришел из Города Молчания и сидел с ним всю ночь, рискуя быть обличенным и наказанным.
И он играл рождение их первого сына и церемонию защиты, которую проводили в Городе Молчания.
Уилл хотел, что бы не кто-то из Безмолвных Братьев, а именно Джем сделал это. И Джем сыграл то, как закрыл руками свое лицо со шрамами и отвернулся, когда узнал, что ребёнка назвали Джеймс.
Он играл любовь и потери и годы тишины, несказанные слова и обет молчания, и все расстояния между его сердцем и их; и когда он закончил и положил скрипку обратно в футляр, глаза Уилла были закрыты, а глаза Тессы полны слез.
Джем поставил свой футляр и подошел к кровати, опустил свой капюшон, так что она смогла увидеть его закрытые глаза и лицо, покрытое шрамами.