Механический зверь. Маленький изобретатель
Шрифт:
— Да, это бесспорно.
— Мы можем на нее повлиять по пути?
— Нет, исключено. Темные будут оберегать ее до самого вселения, пробиться невозможно.
— Тогда хотя бы послать ей сообщение? Никакого вмешательства, только информация.
— Это уже выполнимо, если постараться.
— Надо сделать. Мы должны хоть как-то дать понять этой душе, что происходит.
— Приложим все усилия.
— Хорошо. Держите меня в курсе.
Утро следующего дня началось обычно. Побудка, завтрак, сборы, и, когда солнце показалось на востоке, колонна уже с полчаса преодолевала барханы. Починенный кондиционер приятно охлаждал лицо. В машине теперь было тихо и не нужно было дышать
Правда, теперь время можно было потратить на вещи более приземленные. То и дело в кабине звучал смех, в дело шли интересные истории из жизни, анекдоты, обсуждения всего и вся. После вчерашнего разговора мужчины явно сдружились на почве общей тайны. Под хорошую беседу дорога, как известно, тает словно мороженное на солнцепеке, так что следующие два дня прошли совершенно незаметно. На привалах, разобравшись со своими делами, Семен и Вайдо продолжали болтать. Заводить новые знакомства оба не слишком-то хотели, придерживаясь политики: “Хороших друзей не бывает много, а знакомых много и не надо”.
И вот, утром седьмого дня, не проехав и трети обычной дистанции, колонна резко затормозила. Доктор выскочил из кабины и рванулся в сторону машины Борисова, потому как, так или иначе, остановка явно была связана именно с ним. Либо старику неожиданно стало плохо, либо…
— Мы на месте, разбиваемся, — всунувшаяся в приоткрытую дверь седая голова Вайдо разъяснила ситуацию.
— На месте? Где? Чем эта пустыня отличается от пустыни километр назад?
— Меня не спрашивай, я все также ничего не знаю.
— Стрелу Артемиды тебе в колено… кхм, да. Ладно, вылезаю.
Посреди ничего оперативно развернулся небольшой лагерь. На этот раз палатками и походной кухней дело не ограничилось, из машин были выужены какие-то сложные приборы на треногах, непонятные структуры из зеркал, линз, призм и еще множества оптического оборудования, на раздвижных столиках появились громоздкие компьютеры. Все явно было очень серьезно.
Все участники экспедиции, включая Семена, были приставлены к делу, и компания собралась, мягко говоря, необычная. Еще в начале путешествия, во время небольшой церемонии знакомства молодой человек заметил, что с ними едут не абы-какие люди. Кроме людей служебных: его, доктора, секретаря старика, кока и еще пяти водителей присутствовала настоящая группа захвата, как в плохом американском кино: семь крутых парней в камуфляже, при оружии и все в боевых шрамах. К этим ребятам Семен, честно сказать, боялся подходить, но все-таки смог перебороть себя и задать каждому вопрос про пункт назначения. Понятно, безуспешно. Также присутствовало больше десятка докторов наук разных областей от геологии до астрономии, в общем-то приятных людей, правда, в отличие от вояк и рабочих они не были русскими. К счастью, с языками у Семена все было неплохо, так что объясняться с ученой братией он мог достаточно свободно. Всего, включая самого Александра Павловича, в поездке приняли участие двадцать восемь человек.
И сейчас двадцать семь из них копошились, что-то перетаскивая и устанавливая, то и дело сверяясь с подробным планом. План, естественно, составлял Борисов. Жара только-только начиналась, так что работать можно было без особого напряга, а потому уже через три четверти часа все было готово. Последний раз сверив все со схемой, тот самый низенький мужичок, что мучал Семена на собеседовании, открыл дверь головной машины и протянул внутрь руку.
Старик, похоже, за эту поездку постарел больше, чем за последний десяток лет. Теперь он больше походил на персонажа фильма “Мумия”,
— Итак, ты все запомнила?
— Да, Господин.
— Повтори, я должен быть уверен. Ошибки недопустимы, ты должна это понимать.
— Конечно, Господин. Моя задача — передать ему Дары, после чего отправить к Источнику. Я не могу показывать, что он изначально был целью, а прийти к этому по ходу дела, словно это моя прихоть. Также желательно создать у человека благоприятное впечатление о себе, пусть минимальное.
— Все верно. Я рассчитываю на тебя.
— Не волнуйтесь, Господин, я ни в коем случае вас не подведу, вся моя жизнь была ради этого момента, я это чувствую.
— Отлично. На этом все, проход скоро откроется, объяснять, что с тобой будет в случае провала не буду — сама понимаешь.
— До свидания, Господин.
— Много лет я работал над, казалось бы, невозможным, — голос старика дребезжал, словно неисправный патефон, но в нем буквально сквозила сила. Странное сочетание, но от того оно внушало только большее уважение. — И вот, сегодня, я, наконец, исполню свою мечту! Вы все не можете себе даже представить, какое это наслаждение — преуспеть после семидесяти лет упорного труда.
Повисла немного неловкая тишина, во время которой Борисов, порывшись во внутренних карманах, выудил оттуда толстенькую записную книжечку. Замусоленная, потертая, ее явно открывали и закрывали несчетное число раз. Однако в остальном она была вполне обыч…
Семен замер как статуя в музее восковых фигур. Стоило его взгляду сфокусироваться на кожаном корешке, как его сознание словно бы пронзили раскаленным прутом. Ощущение длилось всего мгновение, он даже не успел осознать боль, но воспоминание о произошедшем крепко держалось в сознании. Откуда-то сбоку раздался сдавленный кашель. Один из вояк с недоумением потирал висок и почему-то Семен не сомневался: тот испытал то же самое. Также как один из ученых, сейчас ошарашенно уставившийся на книжечку. Вот только кроме них троих остальные явно ничего не заметили.
Но как? Ведь даже теперь, когда с ним все было в порядке, он продолжал отчетливо ощущать от странного блокнота нечто… Иное. Словно дымка миража закрывала коричневую обложку, не давая рассмотреть ее внимательнее. А видел ли сам старик это? Отличный вопрос.
— Здесь собраны плоды моего труда, — он раскрыл книжечку ближе к концу и прищурился, вглядываясь в строки.
А затем началась настоящая чертовщина.
— Abbassiz abbissa imvo… — Семен знал много языков, давались они ему легко, так что и мертвый язык врачей и Святого Престола он более-менее понимал. Борисов заговорил на латыни. Вот только на латыни настолько исковерканной, что смысл понять было практически невозможно. И эти ошибки явно были сделаны намеренно, потому что произношение у старика было великолепным.
Он уже хотел открыть рот и выразить свое недоумение и недовольство, когда понял, что тело отказывалось слушаться. Он словно оказался в коме, только глаза едва-едва двигались и, судя по всему, все вокруг, исключая самого Александра Павловича, оказались точно в такой же ситуации.
“Это ведь глупо!” — Так бы Семен крикнул, если бы мог открыть рот. Какие, ко всем демонам, заклинания на то, что так и хотелось назвать темной латынью? Они ведь не в фильме ужасов и точно не похожи на участников шабаша на Лысой горе. Вот только он и еще двадцать шесть живых статуй разбивали все аргументы в пух и прах.